Миски наступали. Самая наглая чувствительно воткнулась в живот. Сообразив, что самое время сделать выбор, повар выхватил миску Громовой.
— Назад! — замахнулся он половником. — Сейчас как…всем налью.
Толпа ослабила натиск и создала подобие голодной очереди в маршрутку. В воздухе витал дух скандала.
Даша первая попробовала уху. Она блаженно помычала и выдала эмоциональный вердикт:
— Супер! — При помощи ложки послала повару воздушный поцелуй.
Остальные склонились над мисками. Возгласы восхищения окончательно примирили Графина с этой несправедливой, но такой чудесной жизнью.
— Кулинар! — одобрила уху Алиса.
— Талантище! — ухнул Филимонов и незаметно подтолкнул локтем Дашуню. — Так и будем всухую?
Та прищурилась, оценивая предложение змея-искусителя, потом поднесла палец к губам и кивнула на Алису, с наслаждением вкушавшую уху. Громова была изобретательна по части увёрток. Игра «Поймай, если сможешь» относилась к числу её любимых, но сейчас она играла против Шуйской, и следовало быть пять раз осторожной.
— Слушай, я аэрографию плохо рассмотрела. — Хитрая бестия помахала рукой в сторону мотоциклов, выглядевших черными громадами в сгустившихся сумерках.
— Давай покажу, — невозмутимо ответил Филимон и пружинисто подхватился с травы.
Лёгкий рывок, и боевая подруга стояла рядом.
— Возьмём с собой, — распорядилась любительница мотоциклов и байкеров, забирая миски с ухой.
— Что такое аэрография? — прозвучал вопрос в спину.
Даша даже не обернулась, отвергая компанию на корню.
— Это рисунок, Шуйская. Очень примитивный для тебя.
Филимон хмыкнул, освещая фонариком путь к примитиву. — Мне картошечки в супчике не хватает, — донеслось издалека заключительным пассажем.
Присутствующие, кто с пониманием, а один с тяжким вздохом проводили их взглядом, но не стали отвлекаться от божественной ухи. Филимон и Даша — они на байках повернутые — могли час обсуждать крутой мотоцикл, собранный вручную из каких-то тюнинговых запчастей, обзывая его гордо «чоппер». Потом их плавно переносило к «литрам» и «спортбайкам», упоминались «свечи» и совсем непонятные «стоппи». Эдик отчаялся переводить, а потому для половины присутствующих разговоры этих двух напоминали тарабарщину.
Бренчанье гитары и нестройное многоголосье разрывали торжественность ночи. Она была классически совершенной: многозвёздной, со сверкающей лунной дорожкой на гладком зеркале воды, с таинственным шуршанием камыша, с кляксами кустов и тревожным уханьем филина, сидящим где-то на ветке сосны рядом с предположительно-овальным дуплом.
Стоящая на мостках Алиса мотнула головой, отгоняя прочь назойливого комара, и покосилась на оранжевые всполохи костра. На поляне раздался пронзительный женский визг, аплодисменты, — она удивленно пожала плечами, — мужской хохот.
— Держи. — Эдик сунул ей в руки мокрые ложки. Свесившись с мостков, он с бульканьем и хлюпаньем торопливо полоскал посуду. — Там Дашка с Филимоном отрываются, слышишь?
Алиса подала ему пару эмалированных кружек.
— Слышу. Теперь кружки прополощи, только хорошо прополощи.
— Как? Еще?! — возмутился он. — Если судить по количеству грязной посуды, нас было не семь, а двадцать семь.
— Радуйся, что нет самовара. Начищал бы песком. До блеска.
— Я вам кто? Слуга? — взвыл Эдик.
— Заканчивай с кружками, слуга, и можно идти.
Она осторожно прошла по мостку, прижимая к груди Пизанскую башню из разнокалиберных мисок. Венчик из ложек украшал верхушку почти итальянского сооружения.
— У каждого свой крест: один чистит рыбу, другой готовит, а ты моешь посуду.
— Угу. А Дашка танцует.
Эдик подхватился с деревянного настила, погремел кружками, небрежно скидывая их в котелок, и почти бегом ринулся на звуки веселья.
— Посудомоек нашли! — бурчал студент, карабкаясь по склону. — Меня уже бомбит от всего…
Торопливость его подвела: он споткнулся о коварно торчащий ивовый корень и растянулся во весь рост. Фонарик и котелок разлетелись в противоположные стороны, продолжив спуск самостоятельно. В частности, нагруженный кухонной мелочью чугунок сварливо громыхнул и скользнул вниз по траве, едва не сшибив с ног Алису.
Она устояла, однако Пизанская башня рухнула, осыпав этажами обеих посудомоек.
Повторный штурм обрыва состоялся минут через двадцать и оказался более удачным. На этот раз им удалось забраться по склону без потерь. Но перед этим они с удовольствием бродили по берегу и собирали рассыпавшиеся кружки, ложки и миски. Кое-что застряло в иловатом песке, продолжив славную традицию начищенного самовара. После обнаружения и подсчёта Эдик орлом завис на мостках. Он столь эмоционально выполаскивал посуду, что едва сам не кувыркнулся в воду. Алиса взяла дело под строгий контроль и не позволила младшему Громову утопиться.