Я было попытался выпутаться, но эта женщина уверовала, что мне нравится чинить старые вещи, принадлежащие этому месту, да и я уже убедился в этом сам. Такой расклад позволял мне почувствовать себя... ну... не совсем бесполезным.
Затем мы оформили трудовые отношения официально, и я переехал в старое крыло гостиницы, где располагались всего несколько комнат и единственная ванная, которая принадлежала только мне.
До Пикси.
До Пикси все было хорошо.
Глава 27
Пикси
Я почувствовала запах Леви еще до того, как его увидела. Вот почему я не заходила в ванную, когда он там находился. Если один лишь его запах сводил меня с ума, я определенно не подойду к тому месту, где наличествует еще и горячая вода с мылом.
— Раковина засорилась? — спросил он.
Повернувшись к нему спиной, я продолжила чистить картошку для супа и указала на раковину.
Отношения у нас в последнее время были мирными. Чертовски лживыми, но спокойными. Мы не спорили уже несколько дней, но и не слишком ладили.
Я не совсем оправилась от инцидента с эротическим поглаживанием моей ноги в исполнении Леви, а еще от осознания, что ему больно находиться рядом со мной. Но знаете что? Черт с ним.
Он не единственный, кто потерял Черити. Я потеряла ее в то же время, что и он.
Я потеряла единственную настоящую семью, которую знала, и дом, который считала своим безопасным местом. Я потеряла своего друга детства и «лучшую» половинку кулончика-хранителя «лучших друзей». Леви был единственной частью моей жизни, сохранившейся после катастрофы.
А затем я утратила и его тоже.
Он быстренько вернулся к своей жизни в колледже и бросил меня в городе, где ничто больше не держало и не имело ценности, где никто не понимал моей боли.
Леви оставил меня, он ушел, не оглядываясь.
К горлу подкатила желчь, когда я вспомнила опустошающие дни и ночи после катастрофы. Я не могла даже плакать, а от вырывания собственных волос спасала лишь надежда, что Леви вернется домой, и я больше не буду такой потерянной и одинокой.
Но он не вернулся.
А затем, когда я достаточно выздоровела, чтобы выписаться из больницы и начать первый семестр в ГУА с опозданием в две недели, я была уверена, что Леви меня найдет, чтобы хотя бы поздороваться. Может быть, даже подарит одно из неловких мальчишечьих объятий, просто на мгновение прижмет к своей груди. Будто, если мы прижмемся друг к другу нашими разбитыми сердцами, то на долю секунды, всего на крошечную долю секунды, все станет несколько лучше.
Но он меня не искал.
Единственный раз, когда я его вообще видела в кампусе, произошел в библиотеке. Я сидела за стопкой из четырех учебников, когда увидела его входящим в скрипучие двойные двери. Не замечая меня, он направился к разделу со справочниками. Но один лишь его вид, визуальное подтверждение, что он жив, дышит и находится в двадцати метрах от меня, заставило мое разбитое сердце пуститься вскачь.
Я немедленно вскочила из-за стола, собравшись последовать за ним и... и... и, собственно, что? Что я собиралась сказать Леви, который совершенно точно не хотел со мной разговаривать?
Где ты вообще был?
Почему оставил меня?
Прости меня?
Почему ты оставил меня?
Пожалуйста, прости?
ПОЧЕМУ ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ?
Мне нечего было ему сказать тогда, так же, как и теперь. Но, кажется, это его ни капли не заботило.
Так что... Черт с ним.
Мое сердце ныло от боли.
Я уставилась на свой суп.
Леви работал тихо, поэтому в комнате были слышны только стандартные для кухни звуки, такие как бульканье супа, да иногда клацанье его инструментов.
Я металась, пытаясь найти себе бессмысленные занятия, просто чтобы занять руки. Я упорядочивала рулоны, перекладывала салфетки и протирала столы. Бессмыслица.
Я услышала раздраженное рычание, и кинула взгляд на пол, где он распластался. Его голова и плечи находились под раковиной, он там что-то закручивал. Одна его нога просто лежала на плиточном полу, другая была согнута в колене, голубая футболка чуть приподнялась, обнажая полоску бронзовой кожи над поясом джинсов.
Мне нужен перерыв. Скривив губы, я перешагнула через его ноги в бесшумных кроссовках Конверс, и направилась в столовую.
— Привет, Сара.
О, Господи. Дарен.
Он перестал вытаскивать содовую из ящика за баром и наклонился над стойкой, опершись на локти.