В тот миг, когда имя Черити сорвалось с губ, в воздухе вспыхнула искра, и поначалу я даже испугался. Словно я высвободил весь эмоциональный ад, который целый год заталкивал вглубь себя.
Но когда я сделал вдох, в груди не появилось тяжести, потому что имя Черити казалось правильным. Нет. Оно казалось безопасным.
Но только рядом с Пикси.
Она наклонилась вперед, опираясь на камень, и наши лица оказались очень близко. Она смотрела прямо на меня. В этом не было сексуальности. В этом не было кокетства. Пикси просто требовала моего внимания, и она его добилась.
— И не твоя тоже, — сказала она.
Я взглянул на ее шрам.
Она проследила за моим взглядом и взяла в руки мое лицо, приподнимая подбородок так, чтобы я смотрел в ее глаза.
— В том, что со мной случилось, не было твоей вины. — Я отвел взгляд и уставился в землю. — В этом не было твоей вины...
— Пикс, остановись, — тихо произнес я.
Она молчала несколько минут, затем соскользнула с камня и встала на колени передо мной, фартук оказался на земле.
— Я прощаю тебя, — она упрямо ждала, пока я встречусь с ней взглядом. Мы замерли под звездами. — Мне не за что тебя прощать, — сказала она. — Но я тебя прощаю. А ты меня?
Я в ужасе на нее уставился:
— За что?
— За то, что вытащила Черити на ту вечеринку. За то, что надоумила ее уйти. За то, что позволила вести машину пьяной.
Она была ненормальной. Ни в чем из перечисленного она не была виновна. Ничто из этого...
— Я тебя прощаю, — повторила она. — А ты меня простишь?
Выражение ее глаз подсказало мне, что говорим мы не о вине. Мы говорим о разбитых сердцах, утрате, обо всем, с чем не знали, как бороться.
— Я тебя прощаю, — выдохнул я, подразумевая, что мне нечего прощать.
И вдруг увидел Пикси в шесть лет, и она выкрала мои трансформеры. Тогда она проложила путь к моему сердцу. И она все еще была там, свернулась внутри, словно была моей. А может, и была на самом деле.
Внезапно это тяжелое чувство отпустило меня. Чувство вины и тяжести. Страх позволить себе быть счастливым, любящим. Все ушло. Потому что Пикси меня простила. И, может быть, я и сам себя простил.
Воздух вокруг нас стал свободнее. Словно миллион крошечных грузиков, оторвавшись от моей груди, устремились в небо. Я и не знал, что можно почувствовать такое облегчение.
Все мое тело напряглось, когда она скользнула вдоль меня, опираясь на бревно спиной. Потянувшись, она выхватила из моих пальцев сигарету и поднесла ее ко рту. Когда она затянулась, в темноте вспыхнул крошечный красный огонек, а затем Пикси откинула голову и уставилась на звезды.
Я сполз чуть ниже, касаясь ее тела, пока наши плечи не оказались на одном уровне, а затем запрокинул голову и, так же, как и Пикси, уставился в небо, слушая ее дыхание. Серые облачка дыма делали воздух над нами более мутным, не давая видеть звезды, пока не рассеются в темноте и не явят нам небеса вновь.
Мы долгое время смотрели в него в молчании, а единственным звуком, который я слышал, был стрекот сверчков и мерное дыхание Пикси.
Я снова почувствовал себя ребенком. Видел звезды над головой и ощущал присутствие Пикси под боком. Тишина, повисшая между нами, была наполнена утешением, и я задался вопросом, чувствует ли она то же самое. Я мог бы просидеть так всю ночь, под самыми огромными звездами за всю мою жизнь, окруженный запахом лаванды. Я мог бы навсегда здесь остаться.
Пикси заговорила с улыбкой в голосе:
— Помнишь, как мы с Черити пытались спрыгнуть с крыши крылечка, а ты психанул?
Я фыркнул:
— По сколько вам было? По шесть?
— Да. Мы были феями, помнишь? Мы нарядились в наши хеллоуинские костюмы и собрались летать, — сказала она с утрированным восторгом, и я рассмеялся. Действительно рассмеялся.
Черити была занозой в заднице. Инцидент с крыльцом не был единичным. Эта девчонка все время взбиралась на до смешного высокие деревья и собиралась оттуда прыгать. Но началось все с истории с феями. Черити с Пикси оделись, накрасились маминой косметикой и похватали эти дурацкие палочки. Ух. Они восхитительно раздражали.
— Я не дал вам полетать, — сказал я.
— Нет. Ты на нас нажаловался.
Я улыбнулся:
— Чертовски верно.
Мы замолчали на некоторое время. Воздух уже не казался таким прокуренным. У меня на душе полегчало.
— Тогда ты впервые назвал меня Пикси, — тихо сказала она.
Я вздохнул, подумав о маленькой Саре на моем заднем дворе, одетой как фея, такой розовой и нахальной.
— Да, назвал.
Она помолчала:
— Мне нравится быть Пикси.
Я ничего не ответил, но улыбнулся.
Глава 45. Пикси.
Вдох.
Я тянула губами резкое тепло и горечь табака, чувствуя, как они обжигают внутренности, зрение размывается, а легкие расширяются от дыма. Я не хотела говорить. Я не хотела плакать. Я просто хотела сидеть рядом со своим героем и вспоминать.
Выдох.
Сигаретный дым уплывал в летнее небо, окружая нас и застилая звезды.
Я поднесла сигарету ко рту, но Леви мягко отнял ее до того, как она коснулась губ. Глядя в небо, он сноровисто затушил огонек о землю, а дым над нами стал рассеиваться, пока не исчез окончательно.
Вдох.
Звезды намного прекраснее, когда их свет не затеняет сигаретный дым.
Выдох.
На самом деле намного прекраснее. Правда.
Мы бесконечно долго сидели плечом к плечу, глядя вверх.
Вдох.
Лаванда. Летний воздух. Мята.
Выдох.
Поблизости нет монстров.
Глава 46. Леви
Тем утром я чувствовал себя прекрасно, словно легкие расширились, и устроили мне кислородный рай. Я закончил принимать душ и направился по коридору в свою комнату.
— Тридцать семь минут! — крикнула Пикси из-за соседней двери.
Я так давно не слышал подобной легкости в ее голосе, и это заставило меня надеяться, что она будет и дальше говорить со мной хотя бы для того, чтобы поддразнивать.
— Найди себе хобби, — крикнул я в ответ.
— Придурок.
Я улыбнулся глядя на стену:
— Ворчунья.
Вот и начался день.
Я оделся и забрал у Эллен список дел на сегодня. Рассматривая пункты, нацарапанные ее рукой, взглянул на женщину.
— Еще одна люстра?
Она улыбнулась:
— Да, в холле западного крыла.
— Да этой люстрой лет десять не пользовались.
— Верно. Потому что она сломана.
— Он и без нее хорошо освещен. Она ни к чему.
— Да, но она милая. Поэтому почини ее.
Я покачал головой и улыбнулся:
— Ладно.
— Развлекайся, —усмехнулась она.
Развлечение — полная противоположность тому, чем я занимался в ближайшие два часа, чиня адскую висячую штуковину, столь ценную для Эллен. Но это не смогло испортить мне настроения. Я расправился со списком раньше обычного, и снова направился к стойке регистрации, чтобы дать знать Эллен, что я закончил.
Она наклонила голову:
— Ты кажешься бодрым.
— Бодрым?
— Да. Счастливым. Оживленным, — она подозрительно на меня посмотрела и улыбнулась.
— Что?
Она продолжала улыбаться:
— Ничего.
Я вытаращился на нее, но она молчала, и теперь это казалось странным.
— Так... — протянул я. — Есть что еще делать или мне завершать смену?
— Нет. Ой, погоди, есть. Можешь отдать это Пикси? — протянула она мне белый конверт. — Это было в сегодняшней почте, и я забыла ей передать. И раз уж ты тут, не мог бы ты проверить слив? Мэйбл сказала, что он все время булькает.
— Булькает. Конечно, — я взял письмо и отправился на кухню.
Когда я туда зашел, Пикси отвлеклась от замешивания теста и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ. Голодная частичка меня, о которой я раньше даже не подозревал, потеплела от удовольствия.
— Привет, симпатяжка, — улыбнулась мне Мэйбл. — Что-то тебя целый день не видно.
— Это из-за нездоровой одержимости Эллен люстрами.