Возвратившаяся в свои покои Мадейра лежала поперек постели из кружев и шелка. Она пристально вгядывалась в зеркало с серебряной оправой, которое держала на расстоянии вытянутой руки. Волшебный лик смотрел на нее оттуда, желтые глаза потемнели в оценивающем взгляде, роскошный рот сжат чуть плотнее, чем надо.
Слезы стекали двумя сияющими дорожками по чудесным изгибам ее скул. Ей пришло в голову, что она могла бы создать прекрасный эффект, прикрепив пару улиток из драгоценных камней к своим щекам, словно бы они ползут из ее глаз. Улитки из полированного цитрина, в тон глазам.
Она перевернулась на спину, так что слезы застили ей глаза, и она не больше не видела ничего, кроме искрящегося тумана.
Она лежала в койке, жесткой и узкой, но еще не холодной. Или, может быть, так оно и было, а она просто этого не ощущала. Ее мысли застыли, и она стала безразличной к ощущениям своего тела.
Лудильщик Плоти стоял у кушетки холодного сна, с необычной для себя, умиротворенной улыбкой.
– Желаю тебе – никаких снов и благополучного прибытия, – произнес он своим замечательно ужасным голосом, а затем опустил прозрачную крышку.
Испуга в ней было меньше, чем она могла бы ожидать. Ведь, в конце концов, оставались очень хорошие шансы, что однажды она проснется в новом мире.
А если нет… Тоненькая струйка горьковато-сладкого удовольствия просочилась сквозь ее остывающий разум. Каким изящным трофеем она станет на стене у Лудильщика Плоти, какое выражение полнейшего изумления осветит ее идеальные черты навсегда.