Последняя воля миланского герцога могла растрогать даже самое твердокаменное сердце: он просил похоронить себя рядом с женой в самом скромном и прекрасном монастыре Милана. В своем политическом завещании он подробно объяснял, как следует воспитывать его малолетних детей. Завещание Мавра — исторический документ, передающий возвышенность его духа и политического миросозерцания. В нем портрет государственного деятеля, поставившего во главу угла своей деятельности основной принцип — принцип долга. Завещание Мавра в то же время своеобычный трактат об искусстве управления государством, который, пожалуй, годится на все времена. Со страниц его веет величием духа Возрождения. Буквально ощущаешь духовную атмосферу эпохи, которая ставила человека в центр мироздания. Человек был исполнен гордости оттого, что находится в этом центре. Он глубоко и интенсивно переживал свое могущество, высшее свое человеческое достоинство и призвание: человек должен отдавать всего себя делу, которому служит. Неважно, улыбается или нет ему фортуна, он по праву своему верховный и абсолютный господин вселенной. Лудовико покинул исторические подмостки, оставив это завещание. Все, что случилось с ним потом, а проживет он еще десять лет, долгих несчастных лет, — второстепенное. Но в тот момент, когда он доверил пергаменту последнюю свою волю, Лудовико Мавр был на вершине своего величия. Он был человеком, который ни в чем не уступал ни Лоренцо Великолепному, ни Франческо Сфорца, своему отцу.
Теперь Мавр мог положиться только на одного из своих прежних союзников — на императора. Но тот в своей деятельности столкнулся со многими трудностями, которые еще не успел преодолеть. Так что император был не в состоянии хоть чем-то помочь Мавру.
Лудовико по-прежнему был окружен всенародной любовью. И ему удалось сколотить довольно многочисленное войско: 1600 стрелков и 1500 легкой кавалерии, 10000 итальянских пехотинцев и 500 немецких. Но и здесь Мавру не удалось избежать ошибки. Свое ополчение он доверил командованию Галеаццо Сансеверино, мужу несчастной Бьянки, который явно больше годился для рыцарских турниров и не обладал качествами военачальника. Тем более не подходил он для роли вершителя судеб отечества в столь сложный и ответственный момент.
Людовик XII отдал приказ к наступлению.
— Благословенные Господом поля и долины вскоре будут принадлежать только нам! — провозгласил великий рыцарь Джанджакомо Тривульцио, сняв по-христиански шлем в тот самый момент, когда 15 июля 1499 года переступил рубеж миланского герцогства.
Казалось, все беды и несчастья вселенной обрушились на голову Лудовико. 24 июля Венеция неожиданно отозвала своего посла и силой оружия захватила прилегающие к Брешии земли. Тем временем наступление Тривульцио верно и неуклонно продолжало развиваться. 13 августа он занял Рокка д’Ареццо, 14-го — Инчизу, 19-го он уже был в Анноне, между 20-м и 25-м один за другим оккупировал все города в Алессандрино, обеспечив тем самым скорое падение самой Алессандрии. На армию Лудовико Мавра оказывалось давление по всем фронтам. Миланский герцог опасался окружения. Сансеверино не мешкая отдал приказ об отступлении к Милану.
— Последняя надежда на императора, — доверился судьбе Мавр.
Когда же солдаты Максимилиана прибыли в Вальтеллину, вся область Бергамо была уже занята венецианскими войсками. Они были хозяевами в Караваджо, Сончино и Тревильо.
Подобно тому, как это уже однажды случилось с армией Карла VIII, армии Тривульцио и Венеции были встречены населением как «освободители». Верно, Мавр пользовался популярностью среди простого народа. Однако и прежде, а в особенности после смерти Беатриче, та изоляция, в которой он очутился, та особого рода усталость, в которую рано или поздно ввергает себя любой деспотический режим, с роковой неотвратимостью подтачивали его массовую опору. С каждым днем Мавр терял своих сторонников. Таким образом, и второй поход французов в Италию был встречен населением миланского герцогства с радостным ликованием. Армия Сфорца таяла на глазах. Вооруженные отряды, которые Катерина Сфорца, синьора Форли, срочно снарядила для оказания помощи своему дяде, шли весьма неохотно. Они совершенно равнодушно прореагировали на то, что на границе миланского герцогства их остановили верные папе гвардейцы.