— Нам понятно твое огорчение, и мы будем верноподданно ждать твоего возвращения. Только ты сейчас должен сдержать данное слово. Ты провозгласил, что город наш освобождается от налогов. Да будет это решение последним официальным актом до твоего отъезда.
Лудовико выслушал декуриона. Впервые за многие дни на сжатых губах его обозначилось нечто вроде улыбки. Он приказал принести пергамент и подписал документ. В Комо часто менялась власть, но в течение некоторого времени город и в самом деле не платил никаких налогов.
— Синьор, французы у ворот города! Только бы успеть проскочить до Белладжо! — поторапливали Мавра.
Французы вступили в Комо, когда он со свитой приближался уже к Вальтеллине. В народе сложили печальную песню о горькой судьбе Лудовико Мавра:
Враги были на подступах к Милану. Народное собрание заседало в церкви делла Роза. Были определены условия сдачи города. Миланские послы срочно поскакали в лагерь Тривульцио с этим известием.
— Мы присягнем на верность королю Франции и возложим на себя обязанность уплачивать ему ежегодно налог при условии, что король не станет вмешиваться в прочие наши дела и позволит, чтобы вдовствующая герцогиня Изабелла и ее дети по-прежнему пользовались привилегиями, подобающими ее рангу.
Тисинские ворота на протяжении столетий видели немало входящих в город завоевателей. Утром 6 сентября Тривульцио въехал в город через эти ворота верхом на боевом коне в сопровождении герцога де Линьи. Народу приветствовать их, правда, собралось совсем мало.
В Брессаноне, куда удалился Мавр, было получено известие о падении Милана.
— Свершилось ужасное предательство, — рассказывал гонец. — Бернардино да Корте, которого ты оставил оборонять неприступный замок, как только Тривульцио вступил на миланскую мостовую, заявил, что готов с ним обо всем договориться по-мирному. Его условие: сокровища, хранящиеся в замковых подземельях, он поделит по-братски с Тривульцио. Он капитулировал. Милан полностью в руках захватчиков.
Лудовико усмехнулся. Двурушничество и предательство его ничуть не удивляли, ведь он сам всю жизнь следовал той же стезей.
В старой части замка были устроены грандиозный банкет и бал. Муниципии Милана приветствовали короля-завоевателя Людовика XII, прибывшего в Италию взглянуть на земли, на которые отныне простиралось его господство. Французского короля чествовали с воодушевлением. В Павии он, желая снискать расположение старинного университета, срочно распорядился об увеличении жалования профессорам. Все павийцы горячо аплодировали, когда король поцеловал в макушку «маленького герцога» Франческо Сфорца, сына герцога Джана Галеаццо, лишенного власти кознями хитроумного и коварного Мавра. Мать Изабелла предусмотрительно послала мальчугана навстречу монарху-завоевателю. Но Людовик, прибывший из Франции, гораздо хитрее, чем она думает. Он отнюдь не отказался от желания прибрать к рукам герцогство и, так как этот молокосос стоял у него на пути, решил от него поскорее избавиться. Под предлогом, что мальчику необходимо получить образование, соответствующее его будущей роли, «маленького герцога» срочно отправили во Францию. Больше он в Милан не вернулся. Дети Мавра в будущем еще станут синьорами Милана, явившись последним отзвуком жизненных сил династии Сфорца, а вот для «маленького герцога» все кончилось в один день.
Французская оккупация, которую приветствовали на первых порах с известной симпатией, вскоре возмутила весь Милан. Армия короля Людовика принесла с собой только насилие, грабежи, жестокость и тяжелое, безысходное налоговое бремя. На улицах Милана больше нельзя было услышать радостные выкрики: «Франция! Франция!» или: «Тривульцио! Тривульцио!». Теперь, когда кондотьер проезжал со своей свитой по улицам города, отовсюду гневно кричали: «Хлеба! Хлеба!», ибо и хлеб теперь, при французах, стали облагать непомерным налогом. Людовик XII был вынужден прибегнуть к помощи глашатаев, пытаясь объяснить миланцам, что налоги пойдут, как они того опасались, не на перевооружение французской армии, а на приведение в порядок итальянской администрации. Однако народ, как бывает всегда в подобных случаях, резко изменил свое отношение к оккупантам. Все были возмущены перекройкой границ герцогства — Кремона и Джера д’Адда были отторгнуты от миланского герцогства. Все чаще получал Мавр письма с просьбой вернуться. Герцог же, которому к этому времени удалось собрать восьмитысячную армию, состоявшую сплошь из швейцарцев, обещал, что скоро, очень скоро он въедет в Милан через арку Тисинских ворот.