Папский племянник повел себя крайне самоуверенно. В Милане он был принят с большими почестями. Пьетро Риарио сделал Галеаццо ряд предложений, в случае осуществления которых можно было рассчитывать на весьма важные последствия. Казалось, папский ставленник в силах вынудить Галеаццо заключить союз с Венецией.
— Ты станешь королем Ломбардии, соглашайся, — уговаривал он Галеаццо, — при условии, что окажешь мне свою помощь в тот момент, когда я сам буду избираться на папский престол.
В июле 1473 года Галеаццо, по свидетельствам современников, мог еще восстановить свой престиж и влияние, подорванные целой серией дипломатических провалов. Стало известно о смерти короля Кипра Якова И. Права на владение островом были предложены миланскому герцогу. Галеаццо это льстило, но он все-таки был вынужден отказаться от такого выгодного предложения, заметив, что Венеция обладает гораздо более сильными позициями, чем он, в сложившейся ситуации. Фердинанд Арагонский был глубоко разочарован нерешительностью своего союзника и его неспособностью маневрировать на дипломатическом фронте. «Король настолько огорчен и обескуражен, что не может более даже слышать об этом деле».
Ипполита Сфорца, герцогиня Калабрийская, вынуждена присутствовать при произнесении весьма нелицеприятных суждений, которые изволил выразить король Неаполя насчет ее брата Галеаццо. Так, Малетте, миланскому послу при неаполитанском дворе, король заявил, например, следующее: «От отца своего и матери своей синьор твой унаследовал все, кроме таланта правителя».
Иными словами, все, кроме искусства дипломатической игры.
В поиске союзников Галеаццо пытался установить отношения и с герцогами Савойскими. Он обещал свою младшенькую, Бьянку, которой не исполнилось еще и двух лет, в жены герцогу Филиберту. Галеаццо, как мог, старался смягчить напряженность, угрожавшую ему свержением с трона. Опасаясь, что папа восстановит коалицию, миланский герцог попытался нанести упреждающий удар: 2 ноября 1474 года Милан заключил союз с Венецией и Флоренцией сроком на 25 лет.
Людовик XI, король Франции, не скрывал своего раздражения в связи с таким неожиданным поворотом в итальянских делах. По этой причине Галеаццо, желая не допустить союза между Францией и Неаполем, установил дипломатические отношения с соперником Людовика XI — герцогом Карлом Бургундским. Подобная чехарда в политике союзов, договоров, заключавшихся от случая к случаю, лишь бы обеспечить себе продвижение на пути к безграничной власти, была отличительной особенностью дипломатии герцога. Он вел себя беспринципно во имя осуществления одного, но страстного своего желания: нападать прежде, чем противник успеет собрать силы для отпора. 1474 год начался весьма тревожно для Галеаццо, он как никогда был изолирован от подспудных течений итальянской политики.
Людовик XI занял Прованс и был намерен вторгнуться в Италию. Галеаццо был не на шутку обеспокоен возможностью удара со стороны бургундского герцога по Пьемонту. Несколько месяцев прошло в ожидании катастрофического развития событий. В ноябре Галеаццо возглавил армию, начав кампанию в Савойе и захватив несколько замков. Однако наступление зимних холодов заставило его 9 декабря приостановить продвижение.
Галеаццо уже был на пути в Ломбардию, но в Аббьятеграссо его нагнал Джованни ди Кандида, неаполитанский дворянин и посланник бургундского герцога. Он явился к Галеаццо затем, чтобы предложить Милану союз со своим синьором, своего рода пролог «сердечного согласия» с императором.
Но Галеаццо, как это ни странно, уже устал воевать. С некоторых пор душу его глодал червь сомнения: он усомнился в своих талантах политика и кондотьера. Единственное, что еще оставалось у него за душой, — безумная и болезненная страсть прожигать жизнь, пока есть время и силы. Жизнь в понимании Галеаццо — это прежде всего красивые женщины. С деланной радостью сообщает он послу Мантуи при своем дворе, Дзаккари Саджи: «Вы спрашиваете о моих грехах? Отвечу: у меня их мало, совсем немного. Чужого мне не надобно. Лишнего у других я не беру. Роскошь мне по нраву, это верно. Но это, известно, грех невеликий. Коль скоро я синьор, то должен быть высокомерен. Единственный грех мой — сластолюбие. О, в этом я преуспел и достиг мастерства. Грех этот я практикую во всех возможных вариантах и формах, какие только мне доступны».
Во всем Милане лишь «герцогский расходчик», счетовод, мог знать досконально, на какие безумства был способен герцог, лишь бы удовлетворить свою греховную страсть и тщеславие. Этот придворный счетовод, которому вменялось в обязанность приобретать все необходимое для миланского герцога и его семейства, известен историкам с 1470 года. Звали его Готтардо Панигарола. Был он человек честный и педантичный. Галеаццо доверял ему крупные приобретения, в особенности для своей фаворитки Лючии Марлиани, которую в письмах своих он именует не иначе как «графиня Лючия».