«Настоящая пиявка! Она доведет Галеаццо до разорения. Ты, его брат, человек трезвомыслящий, должен сказать ему об этом!» — настаивали друзья, граф Скалеа и маркиз Порро. Лудовико отмалчивался, не желая вмешиваться в эти дрязги. Он полагал это ниже своего достоинства.
Однако в один прекрасный день он не выдержал. Когда Дзунико в очередной раз стал живописать великолепие приданого обольстительной Лючии, Лудовико выкрикнул:
— Приданое?! Да у нее не было даже ночной рубашки! Все, что у нее есть, ей дал Галеаццо. Какой позор! Ни слова больше!
Стены в замке Сфорца имели тысячи ушей. Через какой-нибудь час сказанное Лудовико повторяли на все лады тысячи уст. Весь двор поднял на смех Марлиани, явившуюся к трону герцога в одной-единственной ночной рубашке.
Лудовико обвинял Лючию и в другом прегрешении. В его представлении, именно она была виновата не только в излишней фривольности нравов, установившейся при дворе, но и в распространении тщеславия среди придворных и в безнаказанности лжи. Эта женщина знала, точно так же как знал Лудовико, что народ Милана ненавидит Галеаццо. Она могла бы без особого труда, добрым советом и разумным словом, сдерживать абсурдную гневливость Галеаццо, могла бы подсказать ему, как вести себя более достойно, не выставляя себя перед народом безумным тираном. Однако Лючия, женщина расчетливая и эгоистичная, стремилась к удовлетворению своих личных прихотей. Поэтому ей было, по сути дела, наплевать на дурную славу, которой пользовался ее любовник. С нее было достаточно, что он по-королевски одаривает ее виллами, дворцами, землями. Именно по этой причине Лудовико ненавидел ее, он не упускал случая, чтобы засвидетельствовать ей свое глубочайшее презрение. Однажды во время прогулки в саду своей виллы Лючия неудачно упала. Прекрасные глаза ее были полны гнева. Она утверждала, что какой-то неизвестный подкрался сзади и повалил ее на землю. Правда, дамы, сопровождавшие ее во время прогулки, отрицали этот факт. Если бы и в самом деле был в саду какой-то неизвестный, покушавшийся на синьору, то они непременно бы его заметили.
— Мерзкие жабы! — процедила сквозь зубы разгневанная Лючия.
Участь дам из ее свиты была бы ужасна, не вступись за них сам Лудовико Мавр.
Лудовико мог утешать себя только тем, что в Милане ненавидели Галеаццо все от мала до велика. Такова участь всех тиранов, удушающих свой народ ярмом налогов и податей ради того, чтобы поддерживать пышность и роскошь своего двора, заставляющих народ нести бремя чрезмерных военных расходов и, не в последнюю очередь, оплачивать дорогие подарки герцогским фавориткам.
Герцог понимал, что он непопулярен в народе. Почти инстинктивно он попытался было выправить положение, прибегая к мерам, которые могли бы выставить его перед народом в хорошем свете. Галеаццо ввел рисосеяние — сначала на своих герцогских землях, затем распространив культуру риса на всю Ломбардию. До того как благодаря Галеаццо рис распространился по всей Ломбардии, в Милане его считали пищей богатых. Как драгоценность рис продавали в лавках, где можно было купить специи, другой колониальный товар. Рис можно было приобрести и в аптеках города. Его отпускали в крошечных пакетиках за безумно высокую цену — наравне с ароматическими специями, доставлявшимися в Италию из далеких азиатских стран. В 1475 году Галеаццо послал Эрколе д’Эсте в Феррару двадцать два мешка риса в качестве драгоценного дара «для возделывания в Ферраре». В то время экспорт риса наравне с другими редкими товарами был запрещен. Галеаццо понимал также и значение шелкопрядения. Он издал ряд эдиктов, согласно которым крестьянам вменялось в обязанность «сажать тутовые деревья» с целью разведения и прокормления «червей, производящих шелковую нить».
Образ правления Галеаццо, казалось бы, не должен был вызывать огульного осуждения со стороны подданных, несмотря на невротический характер синьора. В 1471 году Галеаццо сделал судоходным канал Мартесано, способствуя тем самым орошению земель. Он провел до Павии канал, соединивший Милан с Бинаско. Галеаццо был чрезвычайно строг в том, что касалось соблюдения мер, воспрещавших азартные игры и сквернословие. Декретом от 6 июня 1475 года он запретил, например, употребление слова «рогоносец». Согласно декрету, строго наказывался всякий, кто прибегал к оскорбительным жестам.