— Если меня не будет на мессе — поползут слухи, будто я струсил, — отрезал Галеаццо.
Сев верхом на своего любимого коня, он возглавил шествие своего двора. Вход церкви был празднично украшен.
Народ, несмотря на холодное утро, уже собрался на площади, чтобы приветствовать своего синьора, жестокого, но всегда блистательного Сфорца. Герцог вступил в пределы храма первым, ведя под руку посла Феррары.
Навстречу им из глубины мрака выступили трое вооруженных воинов. Глаза их поблескивали в темноте. Движения были резки и порывисты. Они решительным шагом направились к герцогу. Один из них, Джованни Андреа Лампоньяно, приблизился и ударил Галеаццо в грудь острым кинжалом. О, сколько раз в своей жизни он пытался вообразить этот момент! И теперь, когда час пробил, кажется, даже не поверил в то, что непоправимое произошло. Он всматривался в лицо убийцы, но глаза уже затуманила смертная пелена. Кровь брызнула изо рта. Он едва выдавил из себя:
— Убит… — и рухнул как подкошенный.
Двое других заговорщиков в приступе ярости, прежде чем кто-нибудь успел их остановить, набросились на бездыханное тело герцога. Они изо всех сил пронзали кинжалом его шею, терзали грудь, резали руки, вскрывая вены.
Все случилось молниеносно. Вооруженная гвардия герцога не успела среагировать. Мгновение спустя заговорщики — Карло Висконти и Джероламо Ольджати — с воплями бросились в толпу, оцепеневшую от ужаса, прокладывая себе путь на свободу. Им удалось скрыться.
Лампоньяно попытался было отогнать от себя окруживших его женщин. Он размахивал окровавленным кинжалом, разбрызгивая вокруг себя кровь. Но кто-то исхитрился повалить его наземь. Солдаты тут же набросились на него, и под ударами мечей грудь его стала огромной зияющей раной. Расправа свершилась.
Церковь обезлюдела, и «несчастный герцог остался один», мертвый. Позже тело было доставлено в замок, где было устроено прощание народа с герцогом. Смерть разгладила жестокую складку в уголках его рта. Тиран перестал гримасничать. На лице странным образом не было печати страдания: оно предстало спокойным и умиротворенным. Глядя на него, никто бы и представить себе не смог, скольких дипломатических провалов и бесполезных сражений стоило Милану безрассудство этого человека.
И теперь народный гнев обрушился против убийц. Труп Лампоньяно протащили через весь город. Толпа бесчинствовала, пинала мертвеца. Каждый почел бы за честь всадить в бездыханное тело кинжал. Наконец бренные останки были отданы на съедение свиньям. Отсеченную правую руку пригвоздили к колонне в качестве трагического предостережения гражданам Милана. Отец Карло Висконти, видя его отчаяние и неспособность сопротивляться, без промедления выдал сына стражникам, которые лишили его жизни. Мать Джероламо Ольджати, напротив, пыталась устроить сыну побег.
Но злополучного беглеца, переодетого в рясу священника, выследили и бросили в тюрьму. В перерывах между пытками он написал трогательное прощальное письмо, объясняя, как сложился заговор, в котором ему посчастливилось принять участие. Бона распорядилась четвертовать упрямца. Единственная милость, которую она соизволила оказать преступнику, — исповедаться, перед тем как взойти на эшафот.
Побудительной причиной, запустившей в действие механизм заговора, нельзя назвать что-то одно. Так, Лампоньяно поклялся отомстить тирану. Дело в том, что этот достойный дворянин в течение долгого времени был вынужден прозябать в приходе Сан-Микеле Кьюза. Ему было отказано в дровах, круглый год он мучился от недоедания. Он обращался к Галеаццо за помощью, но в ответ наткнулся на презрительное высокомерие. Лампоньяно не вынес унижения и поклялся смыть позор кровью. Карло Висконти стал на защиту своей попранной чести. Герцог сделал его младшую сестру одной из своих наложниц, а натешившись, бросил на произвол судьбы. Ольджати действовал по политическим причинам. Он — убежденный тираноборец. При дворе Ольджати был весьма заметной фигурой: поэт и философ-гуманист, ученик Колы Монтано, прославленного ученого, сеявшего в народе ненависть к тирании и взращивавшего любовь к гражданским свободам. В Милане мало кто сомневался, что заговорщики действовали, подражая древним римлянам. Они пожелали стать освободителями отечества от тирании. Они повели себя как воспреемники Брута и Кассия. Однако, несмотря на это оправдание, народ Милана в трагические часы и дни 1476 года продемонстрировал верность герцогскому роду Сфорца.