Всего несколько дней спустя Галеаццо Сфорца отпраздновал свою свадьбу. В течение десяти лет он был связан словом с маркизом Мантуи — обещанием жениться на его дочери. Но жизнь причудлива. Сначала предполагалось, что в жены он возьмет Сузанну Гонзага. Однако эта дурнушка, войдя в возраст, оказалась к тому же горбуньей. Галеаццо пришлось переправить брачный контракт на сестру Сузанны — Доротею, правда снабдив его примечанием, что брачный контракт станет недействительным в случае, если и сестра Сузанны с возрастом тоже окажется горбуньей. Галеаццо пришлось немало постараться, чтобы отсрочить этот брак. Все более высокое его положение давало ему основание надеяться на гораздо более выгодную партию. 21 апреля 1467 года несчастная Доротея умерла. Бьянка Мария оплакала ее как собственную дочь. Таким образом, Галеаццо избежал возможных неприятностей, связанных с разрывом очередного брачного контракта.
К тому времени Галеаццо уже был наслышан о красоте Боны Савойской, свояченицы французского короля. Подобная партия имела бы огромное стратегическое значение. Кроме того, речь шла об известной красавице. Галеаццо, сжигаемый плотскими страстями, свойственными всем мужчинам рода Сфорца, думал не столько о Политическом смысле этого брака, сколько о красоте невесты. Желая обеспечить брак, он направил ко французскому двору, где находилась невеста, своего побочного брата Тристана и придворного художника Дзанетто Бугатти. Последнему было дано поручение запечатлеть на портрете красоту юной девы.
В начале марта 1468 года Бугатти возвратился в Милан с готовым портретом. Не без трепета снял Галеаццо с картины покров. И вот взрыв радостных чувств. Галеаццо в восторге от ясного чела невесты, от живого взора ее светлых глаз, от шаловливой улыбки, спрятанной где-то в уголках коралловых губ, от пышной высокой груди. Матери, которой Галеаццо поклялся, что в том случае, если портрет ему не понравится, он попросит ее вынести окончательное суждение, он пишет радостное письмо: «На мой вкус, она не просто хороша — она великолепна!»
Тристан, которому исполнилось сорок восемь лет, так же как и все Сфорца, пребывал в плену плотских чувств. Хотя многие давно обратили внимание на то, что особой благосклонностью этого Сфорца пользуются молодые пажи. Тристан тоже в восторге от знакомства с невестой Галеаццо. 23 марта, уже дважды встретившись с принцессой, он сообщил своему сводному брату: «Мне представляется, что эта девица не только хороша собой, но и самою природой предназначена для рождения потомства. Черты ее лица пропорциональны, глаза ничем не замутнены и широко глядят на мир, нос правильной формы, рот изящен, шея великолепна, зубы белы и крепки, кожа рук нежна. К тому же она обладает приятнейшими манерами и умеет вести себя в свете».
Итак, суждения насчет невесты, которой выпала судьба стать первой синьорой Милана, были единодушными и благосклонными: девушка хороша собой. Она обладает той чувственностью, которая заставляет трепетать всех мужчин Сфорца.
Ликующее эхо праздничных фанфар разносится в гулком дворе замка Амбуаз во Франции, где 10 мая 1468 года с огромной пышностью празднуется помолвка. В этой заочной свадьбе Тристан исполняет роль жениха. Радость его неописуема. Вот Бона на пороге церкви. На ней роскошный подвенечный наряд, весь усыпанный драгоценными камнями. Золотые волосы, струясь, ниспадают на точеные плечи, пламенеют щеки. Вся она олицетворение юности, пышущей здоровьем красоты. Вот Бона перешагнула через порог. Под руку ведет ее сам король Франции — Людовик XI. Они шагнули навстречу Тристану, и заочное венчание, по правилам того времени, началось. Бона должна поцеловать человека, играющего роль жениха. Она поцеловала его «с превеликим удовольствием», как позднее вспоминал Тристан. По тем же правилам, мужчина в роли жениха должен был коснуться обнаженной ногой ноги невесты и возлежать с нею на брачном ложе — правда, на известном расстоянии и поверх покрывала. Тристан во всех подробностях описал этот эпизод в своем письме к брату. Тот не замедлил ответить ему в саркастическом тоне: «Не сомневаемся, что Вы повели бы себя столь же добропорядочно, как, впрочем, и подобает брату, даже если бы оказались с невестой под покрывалом». При этом Галеаццо не преминул съязвить, что вряд ли сводный брат повел бы себя так же целомудренно, окажись под покрывалом какой-нибудь юный эфеб.