Семья из религиозных соображений всегда была абсолютно аполитичной. Когда в стране начался «майдан» и гражданское противостояние — молились и ни во что не вмешивались. Отец говорил: «Мы ни за правых, ни за левых». Он и ранее принципиально не ходил на выборы, тут же и подавно «в политику не вмешивался». Однако политика сама вмешалась — впёрлась обеими ногами в жизнь этого дома: вначале бунт и государственный переворот в Киеве, потом гражданская война в Донбассе.
Женьке крепко запомнился один момент из этих первых дней. Когда киевские силовики дошли до самого Луганска, на блокпостах под Станицей встал «Айдар». В тот день Анатолий Леонтьевич забрал в Станице детей из музыкальной школы и повез домой. Их битком набитую «Славуту» остановили. Проверили. Упырок в камуфляже, потехи ради, гаркнул в открытое окно: «Слава Украине!» — и замер в ожидании. В машине молчали. Он повторил. В ответ упрямое молчание пяти пар растопыренных детских глаз. «Айдаровец» взбеленился:
— Чи не знаете, шо надо отвечать?! Говорить надо «Героям слава!» Понятно?!
И вновь упорная тишина. Отец сидел прямо и смотрел вперед. Женька говорит, что отчетливо видела его побелевшие костяшки на сжатом руле.
Вояка начинал сатанеть — сунул в салон машины автомат и как-то неожиданно тонко, срывая голос, провизжал: «Слава Украине!!!». И тут случилось нечто: хорошо поставленный хор детских голосов слажено ответил: «Слава Богу!». У постового случился культурный шок. Он завис, потом неловко стушевавшись, промямлил в ответ: «А… Ну, тада, спасибо…». И потом, чуть просветлев взглядом, неожиданно добавил: «Езжайте с богом». На этом блокпосту к ним больше не приставали.
Перед войной у Женьки был девичий роман. Общались с парнем почти три года, правда, в основном по телефону. Весной 2014-го она окончила свой колледж. Мир уже летел в тартарары. Планы на будущее по своей обдуманности напоминали «русскую рулетку». В этих условиях они вдруг впопыхах расписались, хотя родители были категорически против. Следом, с началом боевых действий и первых обстрелов, она уехала жить к свекрови в Курск. Устроилась на работу в ателье, но всё как-то не задалось, и к сентябрю, с окончанием активных обстрелов, молодая вернулась домой.
Возвращение вышло шокирующим — тут она впервые напрямую соприкоснулась с войной. Дорога из Счастья до Станицы заняла более трех часов — езда черепашьим шагом с постоянными остановками и изматывающие, унизительные «шмоны» на каждом украинском блокпосту. Да ещё на большаке, прям позади их автобуса начался бой. За малым к ним «не прилетело». Приехала же — словно высадилась в пустыне. Людей нет, маршрутки не ходят, попуток тоже не видно — без машин вообще, пустая дорога. Притом, что добралась до Станицы под вечер, часов в шесть. Вокруг гнетущий антураж — пустые дома, много разрушений и зияющих провалов выбитых окон, безлюдные улицы. Мысли соответствующие:
— Ну, все — попала. Стою одна, связи нет. В Станице, знаю, орудует нацгвардия. Смеркается… — вспоминает Женька.
Спас сосед, каким-то чудом оказавшийся в нужном месте, в нужное время. Не без приключений добрались до родного села — по дороге их тормознули на очередном блокпосту и не хотели пропускать. И лишь увидев дату рождения (дело было на следующий день после именин), «айдаровец» смилостивился, через губу поздравил с «прошедшим» и все же пропустил.
С молодым мужем жизнь тоже не сложилась. Он оказался, инертным наблюдателем, считал, что надо находиться, как можно дальше от происходящего. Мол, «дурных нема подставляться — разберутся без нас». Её воротило от этой позиции: «Почему за меня должен решать кто-то? Это моя жизнь. Это мой город. Это моя страна»… Сама же тянулась к друзьям-ополченцам — вчерашним ребятам из Камброда, рядом с которыми она жила у своей тетки и бабушки в годы учебы в колледже.
Да и в целом неглупая девчонка прекрасно видела и понимала, что сделали с её городом. Как он пострадал от варварских, неоправданных обстрелов. Знала, как выживали люди. Не раз сама сталкивалась с киевскими силовиками. Слетающие с её языка термины: «укропы», «каратели», «хунта», «фашисты» и «полицаи» — не ругательства, а осмысленные выводы сложившегося мировоззрения.
Тем временем Отец продолжал поддерживать семью. Работал, возил в блокадный город молокопродукты. И на блокпостах «айдаровцев», и на позициях ополченцев всегда оставлял молоко и брынзу. Не в виде дани или задабривания «человека с ружьем». Он просто жил по Писанию. Для него действительно не было «ни эллина, ни иудея», а лишь только люди, разделенные и озлобленные войной. Зная об этом, его уважали бойцы по обе стороны фронта. Один раз такое отношение спасло и Женьку. Ведь она, даже начав сотрудничать с ополченцами, все равно еженедельно моталась к своим — в семью. На одном из досмотров у неё как-то обнаружили георгиевскую ленточку. Было всё — угрозы, оскорбления, маты, но дело не дошло даже до побоев: «Та це ж дочка Леонтійовича». Отпустили.