А проклятая молотьба продолжалась в течение долгих недель и даже месяцев, потому что надо было обмолотить различные зерновые культуры: рожь, пшеницу, овес и ячмень. Когда зерно оказывалось на полу риги, свободное от соломы, его приходилось провеивать чуть ли не через три решета, чтобы очистить от остей и мелких чешуек, а затем предстояло еще и избавиться от пыли, а ее там было ужас сколько. Для этого зерно загребали лопатой, а потом перебрасывали с места на место, порцию за порцией. Сколько времени бывало потеряно даром! Тогда еще слыхом не слыхивали о веялке, которая за час делает столько, сколько крестьянская семья не смогла бы сделать и за целый день. Но вот наконец зерно очищено от всяких примесей. Его укладывают в мешки и грузят на спину все того же смиренного и преданного сотоварища крестьянина, который и доставляет драгоценную ношу, являющуюся основой всей жизни на земле.
Итак, на спину ослику навьючивали тяжелые вьюки, а затем раздавался крик: «Вперед, Малыш!», и ослик покорно трусил на рынок или к мельнице. На рынке за зерно выручали несколько монет по сто су, которые исчезали в большом вязаном кошельке или шерстяном чулке, чтобы быть извлеченными на свет Божий только в случае крайней нужды. А с мельницы ослик возвращался с мешками муки, в которую нужно было превратить зерно, чтобы испечь хлеб.
Да, то была мука грубого помола для выпечки серого хлеба, хлеба, заработанного тяжким трудом, оплаченного крестьянским потом, хлеба, которому хорошо знали цену, потому что каждый кусок являлся результатом больших усилий и зачастую напоминал об испытанной боли, а потому к нему относились с величайшим почтением, но в то же время и гордились им. И то была законная гордость земледельца!
Но я обнаружил, что не заметил, как заболтался подобно сороке, а бумага-то у меня кончается. Итак, на сегодня я должен прерваться, но если вас хотя бы чуть-чуть заинтересовал мой рассказ о стародавних временах, ничто не помешает нам продолжить разговор в другой раз. И так как я писал, сидя неподалеку от камина, то меня мучит жажда, а потому я хочу вознаградить себя за труды, выпив стаканчик доброго вина за ваше и за мое здоровье.
В псевдониме Франсуа Девин присутствует Франсуа, а за каждым Франсуа скрывается француз. В то время наши соотечественники тяжело переживали поражение в войне 1870 года, в результате которой одержавшие победу немцы отняли столь дорогие их сердцам провинции Эльзас и Лотарингию. Тогда, совершенно естественно, в обществе были в моде патриотизм и идеи реванша, за исключением, пожалуй, только кругов, близких к социалистам, которые отказались от идей мщения за поруганное достоинство нации во имя идеи всеобщего единения пролетариев всех стран в борьбе против грабителей-капиталистов.
Буссенар придерживался довольно прогрессивных взглядов, и нам сейчас весьма интересна его позиция по отношению к таким понятиям, как родина и патриотизм. Мы увидим, какой пламенной любовью пылало его сердце к матери-родине, хотя его чрезмерный национализм порой и повергает нас в изумление.
Письмо № 158 от 5 сентября 1908 года (№ 893)
В последнее время некоторые из наших сограждан, похоже, стали жертвами какого-то заболевания, я бы даже сказал, безумия. Безумия особого рода, странного, непонятного и в то же время способного с течением времени стать весьма опасным не только для тех, кто страдает этим заболеванием, но и для нашей родины, для нашей дорогой, милой Франции, средоточия искусств и наук, хранительницы культуры, сокровищницы добродетелей и прочая, прочая, прочая…
Называют это безумие антипатриотизмом. То есть те, кто страдает этим заболеванием, ненавидят свою родину и всячески содействуют ее гибели, пропагандируя свои идеи в газетах и журналах. Итак, есть люди, которые, испытывая недовольство из-за состояния нашего общества и из-за хода вещей у нас в стране, не находят ничего лучшего, как, под предлогом необходимости улучшения того и другого, проповедовать учение о коренном переустройстве, в коем якобы нуждается наша родина (следует, однако, отметить, что положение дел в нашей стране ничуть не хуже, чем в других странах).