Затем он вынул Книгу, полистал немножко, понюхал — она пахла ладаном — и тоже отложил. Книга была без обложки, зато с «ятями», жёлтая от времени и почти рассыпавшаяся. Витька стащил её со склада во время сбора макулатуры и несколько раз пробовал читать, но ничего не понял — Книга была научная и чрезвычайно сложная, и хранил он её только из уважения к древнему возрасту.
Следующим экспонатом была машинка — малюсенькая блестящая модель старинного Форда, память о детстве. Ему было три года, когда он с ней играл и спрашивал папу, почему не крутятся колёса. «Заржавели», — отшутился тогда папа. Машинка была целиком отлита из пластмассы, и благодаря этому Витька ничего не смог в ней сломать. Пожалуй, это единственная его игрушка, которая выжила. Красивая вещь, можно даже поставить на полку, но тогда Настька быстро найдёт ей применение. Нет уж, пусть лучше лежит в коробке.
А вот его первая ручка, белая с синим колпачком, он ею рисовал ещё до школы. Теперь таких уже не выпускают, и правильно делают: этих ручек нормальному ребёнку хватало от силы на три дня, при малейшем нажатии они ломались пополам. Когда сломалась эта, Витька обмотал её изолентой и рисовал дальше. Он взял ручку, повозил в блокноте — надо же, пишет! Этой ручкой можно написать себе письмо из прошлого.
Ещё лежал в коробке предмет, который он трогать не стал, слишком тяжёлые воспоминания были с ним связаны — неуклюже отрезанный пучок рыже-чёрной собачьей шерсти, посаженный на клей, чтобы не рассыпался. Иногда Витька открывал заветную коробку и проводил по этому пучку пальцем, но сегодня — нет, и так нервы на взводе.
Здесь же он хранил свои карманные деньги. Уже набралось достаточно, чтобы купить новые камеры для велосипеда, но Витька знал, что это не спасёт ситуацию и покупать надо целые колёса, а на колёса ещё копить и копить. Он сложил все предметы обратно, оставив один, самый ценный. Ценный в буквальном смысле — старинные карманные часы на цепочке, доставшиеся Витьке от прадеда, которого он никогда не видел. Часы работали, но он не заводил их, боясь испортить. Считалось, что они золотые, и все родственники хором убеждали Витьку, что часы надо продать.
А Витьке часы нравились. Они помнили царские времена — стоило взять их в руку, и он словно переносился в ту эпоху. Да разве можно расстаться с такой «машиной времени»? Впрочем, любые часы немножко машина времени — они же время показывают. Надо будет записать эту мысль, причём обязательно той самой ручкой. Он открыл часы, посмотрел на циферблат — и тут ему в голову пришла ещё одна хорошая мысль.
В одиннадцать лет люди уже не верят в Бабу-ягу, но в чудеса верят. А не обладают ли эти часы волшебными свойствами? Ведь они такие старые. Нужно их завести и, когда чего-нибудь сильно ждёшь, смотреть не на свои серенькие электронные часики, а на эти часы, и наверняка дождёшься! Он очень аккуратно, с уважением к старинному механизму, поставил стрелки и завёл часы. Секундная стрелка ожила, и Витька улыбнулся. Теперь ждать известий от Луизы будет легче. Он не заметил, как наступили сумерки. Мама начала ругаться, созывая всех к ужину, и он спрятал коробку и часы в стол.
Вечером мама еле загнала Настьку спать. Несмотря на нытьё: «Боюсь, боюсь!» — ей включили кошку и закрыли дверь. Витька так и не выспался в ту ночь: сестра вопила, несколько раз выскакивала из комнаты и хныкала, что кошка шевелится.
— Ну и пусть шевелится, тебе-то что, — сонно пробормотал он. — Вот мать узнает, тогда будет тебе «шевелится»…
В конце концов он выключил ночник и минут пятнадцать объяснял на разные лады, что глиняная кошка не может шевелиться, и сидел с сестрой, пока девочка не уснула. «Хороший детский светильник» даже в выключенном виде выглядел настолько устрашающе, что Витька один раз сам дёрнулся, случайно бросив на него взгляд. Он отвернул глиняное чучело мордой к стене, чтобы оно не смотрело на спящую Настьку, и не стал закрывать дверь между комнатами.
Наутро Настька подозрительно спокойно заглатывала манную кашу, а после завтрака не галдела и не бегала по двору, а уткнулась смотреть мультики и смотрела три часа, пока кассета не кончилась. Мама была довольна такой переменой и в качестве поощрения поставила Настьке вторую кассету. Витьке такой расклад был, в принципе, тоже на руку: сестра боялась своей спальни как огня и не мешала ему читать, но его грызла смутная тревога. Что-то шло не так, а что — он не знал. Он чувствовал, что с сестрой происходит неладное, а мать упорно отказывается это видеть.
Витька посмотрел на часы — на те самые, старинные, и отметил, что про сестру думает больше, чем про Луизу. Легче от этого, впрочем, не становилось. Была одна проблема, стало две. Он помог маме на огороде, потом накачал в который раз колёса и сказал, что поедет к друзьям.
— Езжай, езжай, — разрешила мама добрым голосом и поспешно скрылась в доме.
Витька вошёл следом и стал искать ласты и плавки. По радио передали дождь, и надо было использовать оставшиеся жаркие дни. Перерыл все ящики, но не нашёл ни того, ни другого.
— Ма! Где ласты?
— А тебе зачем? — спросила мама, поджав губы.
— Ну… — он опешил от такого вопроса. — Вообще-то, плавать. А что?
— Я запрещаю тебе купаться одному.
— Я буду не один, а со Славкой и Ромкой.
— Такие же бездельники, как ты. Хочешь моей смерти? Чтобы к речке близко не подходил!
— То есть, они будут купаться, а я сидеть на берегу?
— Да! — крикнула мама. — Купаться будешь, когда всей семьёй пойдем на речку!
— Вас дождёшься, — тихо сказал Витька и вышел поскорее, пока мать не запретила вообще куда-то ехать.
Спрятала плавки и думает, что он не найдёт, в чем искупаться. Смешно! Мамы Ромки и Славки поступают точно так же, а сыночки из воды не вылезают. «А Славка еще и курит», — злорадно подумал он, крутя педали. Вот только ласты… Жаль. Когда они втроём, уставшие от плаванья, отогревались лёжа на горячем песке, Витька рассказал про светильник. Ребята сначала посмеялись, а потом задумались, как решить этот вопрос. Славка посоветовал научить сестру бросать камни в деревенских кошек — она поймёт, что живые кошки нестрашные, и перестанет бояться глиняную. А Ромка молчал-молчал, а потом сказал в сторону:
— Ну ты и дурак…
— Чё это я дурак? — обиделся Славка, но выяснилось, что дураком обозвали Витьку.
— А я чё дурак? — обиделся в свою очередь Витька.
— У тебя вроде бы руки есть, голова тоже, — охотно объяснил Ромка. — Давно бы скрутил из провода нормальный ночник. Год назад или два. Знаешь, что? Поехали ко мне в сарай, я тебе дам трансформатор.
— Поехали, — глухо отозвался Витька. Ромка был прав по всем статьям. — Как я сам не додумался…
— Да ну вас, потом съездите, — заныл Славка. — Самое речное время, а вы себе дела находите.
— Мы быстро, — пообещал Ромка. Он уже оделся.
— Не перегрейся на солнышке, — вредным голосом сказал Витька, садясь на велик.
Ему в спину полетела пробка от бутылки.
В сарае Ромка выдал ему не только трансформатор, но и крепление для лампочки, и штепсель, который вилка, и даже остаток дефицитной изоленты. Хотел снабдить Витьку и проводом, но этого добра у Витьки было достаточно.
— Спасибо, — сказал он, распихивая подарки по карманам.
— Будет гудеть, — предупредил Ромка, — правда, тихо.
— Да знаю…
На речку Витька больше не поехал, ему не терпелось сделать ночник. «Ромка молодец, — говорил себе он, — а я действительно дурак». Подумать только, все эти годы сестра могла быть избавлена от ночных страхов, если бы он чуть-чуть пошевелил мозгами. Витька до сих пор с содроганием вспоминал своё раннее детство, когда Настьки ещё не было и его укладывали спать одного в кромешной темноте. Стоило высунуть голову из-под одеяла, как изо всех углов начинали таращиться красные глаза, отовсюду раздавались странные скрипы и шорохи, а до выключателя надо было идти через всю комнату, потому что торшера или прикроватного светильника не было.