— Это я, девочка, — говорю я, когда мы входим в дом.
Собака подбегает к женщине, обнюхивает ее и прижимается к ней.
Я снимаю верхнюю одежду и дышу на руки, чтобы согреть их.
Айви остается у двери, дрожа. Она нервничает, ей холодно или и то, и другое?
Ее взгляд обращается к моему с мольбой. Возможно, она ждет, что я приглашу ее войти.
— Входи. Согрейся.
Она снимает с себя мое комично большое пальто и бросается к огню.
Взглянув еще раз, я вижу, что ее волосы определенно выглядят не так, как тогда, в закусочной. Возможно, я теряю свою способность к острой наблюдательности. С другой стороны, я больше не считаю своей задачей идентифицировать всех, кто находится поблизости, как друзей или врагов.
Но одно я знаю точно: Айви посылает через меня всплеск не знаю чего. Но это сильно. Интенсивно. Мне хочется познакомиться с ней поближе, но если я думаю, что это хорошая идея, то должен выйти на улицу и присоединиться к Ники в пруду, хотя бы для того, чтобы выкинуть эту мысль из головы.
ГЛАВА 4
ЛУКА
— Осторожно, — говорю я, потому что Айви стоит слишком близко к пламени, лижущему очаг.
Стуча зубами, она говорит:
— Холодно.
Я приношу ей плед с кресла.
— Все твои вещи, наверное, тоже были в машине, да?
— Нет. Я не взяла...
Быстро заметив несоответствие, я говорю:
— Ты сказала, что живешь в Вайоминге, значит, ты путешествовала. И все же у тебя ничего с собой не было?
— Нет.., — говорит она медленно, словно пытаясь придумать лучший, более правдоподобный ответ.
— Так ты действительно одна? Наверняка тебя кто-то ищет.
Я замечаю плавную линию ее шеи, когда она тяжело сглатывает.
— Нет.
Мне трудно в это поверить.
— Ты здесь один? — спрашивает она через некоторое время.
— Да. — И я хотел бы остаться один на Рождество. Таков был план. Я небольшой поклонник этого конкретного праздника. Мне больше нравится четвертое июля. Звезды, полосы и все такое. Но теперь моей семье пришлось переехать сюда, так что ожидаю, что они вторгнутся в мое личное пространство с вечнозелеными гирляндами и елочными украшениями.
Чей-то желудок громко урчит.
Зуд ползет у меня под кожей, и это не тот вид, который можно почесать. Я нужен этой женщине. Хоть и напоминаю себе, что она мне не нужна. Я иду на кухню и свистом подзываю Птичку, наполняя ее миску едой.
Благодаря открытой планировке я могу присматривать за Айви, пока нарезаю картофель.
— Могу я чем-нибудь помочь? — спрашивает она через несколько минут, уже не дрожа и, похоже, достаточно согревшись у огня.
Не обращая внимания на свою еду, Птичка держится рядом с Айви.
— Нет. Просто готовлю ужин.
Женщина прикусывает губу.
— У тебя очень красивый дом.
Я резко дергаю головой в ответ на ее комментарий, и картофелина скатывается со столешницы от моего резкого движения.
Девушка наклоняется и поднимает ее.
Наши руки соприкасаются, когда Айви передает ее мне. Ее прикосновение электризует.
Она поднимает ладони.
— Обещаю, я здесь не для того, чтобы что-то украсть, если ты об этом подумал. Я заблудилась. Сбилась с дороги. Поверь, я бы хотела сказать обратное.
Птичка подталкивает девушку мордочкой, прося, чтобы ее погладили.
Айви гладит шерсть собаки, как будто это приносит ей столько же утешения, сколько Птичке радости.
— Поверь мне, когда я говорю, что быть одной в лесу с человеком, который вполне может оказаться убийцей с топором, это не то, что я называю идеальной ситуацией.
Указывая ножом в руке на ящик для хвороста, я говорю:
— Как я уже сказал, это был колун. Но у меня есть топор, молот и куча пил.
Она натянуто улыбается и делает неопределенный жест в мою сторону.
— Это не помогает.
— Я — фермер, выращивающий рождественские елки, а не убийца с топором. Но, конечно, у меня есть острые инструменты.
— Если кто и подвергается риску, так это я. У меня даже телефона нет. — Она морщится, как будто сожалеет, что рассказала об этом.
— И я должен тебе поверить?
Поворачиваясь по кругу, она снова поднимает руки вверх, как будто ее обыскивает полиция.
— Я докажу. — Затем она бросает свою сумочку на столешницу. — Мой бумажник. — Она достает водительские права.
— Айви Херли, — говорю я, читая ее имя.
Голубые глаза. Каштановые волосы. Пять футов пять дюймов. Сто тридцать фунтов. Я сканирую ее взглядом. Мой пульс учащается. Да, она подходит, если только удостоверение личности не поддельное. Хотя оно довольно убедительно с металлической полосой и голографическим изображением в углу.
— Мне казалось, ты говорила, что ты из Вайоминга. Это удостоверение штата Теннесси.
— Я его еще не обновила. — Она убирает удостоверение обратно в бумажник.
— Ты из Техаса, жила в Теннесси, потом в Вайоминге?
— Да, и в Оклахоме тоже. Я много переезжала, когда была ребенком.
— Как ты сюда попала? — повторяю я, используя тактику допроса, чтобы увидеть, правдива ли она в своей истории или добавляет и путает детали с каждым вопросом, зарывая себя в яму лжи.
— Насколько я понимаю, в двигателе внутреннего сгорания искра запускает серию событий, которые...
Я наклоняю голову.
— Я знаю, как работает автомобиль. Ты уклоняешься от моего вопроса. Почему ты здесь, в Хоук-Ридж-Холлоу?
Девушка улыбается, но могу сказать, что улыбка фальшивая. Та, которую она продемонстрировала в закусочной, заставила меня забыть, почему мне лучше быть одному.
— Я искала необычный городок, чтобы отпраздновать Рождество. Свернула не туда. Очевидно.
Мельком замечаю фотографию в ее бумажнике: ее и другой женщины. Я вижу только половину лица, но они похожи. Может быть, сестра или кузина?
— У тебя там волосы. — Кончиком ножа я указываю на то, что выглядит как оторванный конский хвост, который вывалился из ее сумочки.
Она быстро убирает их, и ее рука подсознательно тянется к тому, что, как я предполагаю, были ее длинными локонами. Кончиками пальцев едва касается зазубренных концов, подтверждая, что она, должно быть, подстригла их недавно.
— Да. Нужны были перемены. Я парикмахер и почувствовала вдохновение постричься самой. Воспользовалась моментом. Я собираюсь пожертвовать волосы на благотворительность. Сейчас как раз сезон. — Она издает игривый смешок.
— Выпила слишком много шоколада? — спрашиваю я.
— Нет. Не могу винить в чем-то шоколад, но могу подстричь тебе бороду.
— Учитывая, что ты все еще слегка дрожишь, не думаю, что доверю тебе острые предметы.
— Это говорит парень, который набросился на меня с колотушкой или как ты там сказал, это называется.
— Это был колун, и я на тебя не нападал. — Кладу нож, которым резал картошку, на столешницу, чтобы успокоить ее.
— Только не раскалывай меня, — говорит Айви.
— Не буду. Обещаю. — И я знаю, что лучше не нарушать это обещание.
Она вздрагивает, а затем, кажется, замыкается в себе, как будто думает о чем-то, что предпочла бы оставить на дне озера.
— Хочешь сыграем в «Правда или ложь»? Мы можем превратить это в игру. — Мой голос звучит ровно, потому что у меня такое чувство, что она опускает важные части своей истории.
Проверяю, закипела ли вода для картофеля, давая ей время решить, стоит ли признаваться.
Она отвечает:
— Не особенно. Но если хочешь услышать что-то правдивое, то вот. Ты, как если бы у Чудовища и Охотника родился ребенок.
— Как это может получиться?
— Ты грубый, как Чудовище, и прекра… грубый, как Охотник.
Что она чуть не сказала? Прекра... что?
— Я грубый и грубый? — Я почти хихикаю.
Розовый цвет ее щек от холода становится еще гуще.
— Я не уделяю особого внимания сказкам, но у меня есть младшая сестра, которая заставила меня посмотреть ту, в которой девочка любила книги.