— И что?
— Да ничего неожиданного. Дура железная! Пожужжала, пощёлкала — и выдала ответ: Пушкин.
— Так, может, и в самом деле…
— Не может! То, что автор «Луки» откровенно пародировал «Мою родословную» Александра Сергеевича, и раньше секретом не было. А компьютер — что компьютер? Он ведь тупой, иронии не ловит. Ему что пародия, что оригинал… Коротко говоря, мы опять оказываемся в середине девятнадцатого столетия.
— Так… — сказал я, помедлив. — А знаете что? А закажу-ка я себе тоже чего покрепче…
И заказали мы с Юлианой по стопочке. Аристарх остался верен пиву.
Когда я женился вторично, супруга сразу же начала меня перевоспитывать: запретила переходить улицу на красный свет, разделывать селёдку на газете, есть жареную картошку прямо со сковородки, а главное — ездить в плацкартном вагоне. Вагон массового пересыпа — так она его с содроганием называет.
Но однажды случай выдался особый. Не было купейных билетов. Знаю, невероятно, однако не было и всё тут! Одно-единственное место в плацкартном. И отправился я в командировку вагоном массового пересыпа.
Выходим с женой на перрон — и останавливаемся, озадаченные. Чистый эшелон призывников! Толпятся какие-то новобранцы: одеты во что попало, кое-кто гол до пояса, и ни одного трезвого. Потом, приглядевшись, замечаем, что на шее у каждого — красно-белый шарф. Мама родная! Это ж фаны «Спартака» возвращаются в Москву после победы над местной командой.
Надолго я запомнил этот переезд. Связки у болельщиков не смыкались, поскольку давно были повреждены. Идёт такой по вагону, сипит: «Спар-так!» — и трижды хлопает в ладоши. На большее он не способен. Однако стоило им собраться хотя бы вчетвером, откуда что бралось! Скандировали чётко, стройно, оглушительно. Оказывается, существует коллективная дикция! (Коллективный разум скромно курит в сторонке.)
Кстати, о куреве…
Вышел в тамбур, а там… Помесь бани с Дантовым адом. Сизые сумерки, ор, сатанинский хохот, воздух вытеснен голыми торсами. Кое-как протолкнулся в уголок, попытался закурить. Тут же нависает надо мной громадный фан (должно быть, главарь) и суёт стопку.
— Отец! Выпей за победу!
Смотрю я на него и понимаю: лучше выпить. Пью. Он тем временем заводит лапу себе за спину и наощупь извлекает из толпы вскрытую бутыль колы.
— Запей, — говорит, — отец!
Горлышко у бутыли, сами понимаете, сильно замусоленное. А отказаться как-то, знаете, невежливо. И нисходит на меня наитие. С перепугу.
— Не надо, — отвечаю со всей твёрдостью. — Не хочется послевкусия портить…
Как они меня после этого зауважали! Проходят мимо моего отсека — сипят:
— Слышь! А тут тот… который послевкусия портить не хочет…
Словом, первая моя встреча с фанатами, считайте, закончилась вполне благополучно. Тем не менее впредь положил себе за правило ни в какие больше тусовки не влезать. Возраст не тот, да и темперамент тоже.
И судьба, как видите, берегла меня вплоть до того момента, когда, озираясь в поисках подходящего ресторанчика, я обратил внимание на загадочную вывеску «У Петра Шумахера».
Разумеется, по сравнению с футбольными болельщиками местная публика выглядела куда интеллигентней. Вот только смущали бейсбольные биты… Хотя, может, они вовсе и не для драки были прихвачены, а так, в качестве фаллического символа. Всё же «Лука Мудищев»…
Любопытно, что теперь, как и тогда, в спартаковском вагоне, палочкой-выручалочкой явилась стопка водки. И по мере её осушения (залпом опрокидывать не люблю) обретал я помаленьку некую раскованность — вписывался, так сказать, в обстановку.
— Кстати говоря, — мелодично обронила Юлиана, — сам-то Пётр Васильевич предпочитал глушить её проклятую чайными гранёными стаканами, но… что делать! Мельчаем, мельчаем…
— Гранёными? А они тогда были — гранёные?
— Да они ещё при Пушкине такими были! Он однажды в трактире как раз гранёный и разбил… вдребезги…
И решился я наконец кое-что прояснить.
— Правильно ли я понял… — тщательно подбирая слова, осведомился я, — будто именно Пётр Васильевич Шумахер, по вашему мнению, и есть истинный сочинитель… э-э…
— Разумеется! — не дослушав, жизнерадостно грянул Аристарх.
— Ничего себе певец старой Москвы! — вырвалось у меня.
— Почему бы и нет? Где происходит действие «Луки»? В ней! В Белокаменной! А Москва была всякой. В том числе и распутной…
— Минутку! — Я уже разнуздался до такой степени, что легонько стукнул кончиками пальцев по столу. — А доказательства?