Допив его, я сполоснула стакан в раковине. Когда я наклонилась, чтобы поставить стакан в посудомоечную машину, то заметила слабое свечение, исходящее из спальни Луки в противоположном коридоре. Когда мы приехали, он настоял, чтобы наши спальни находились в противоположных концах его пентхауса, заявив, что часто не спит допоздна и не хочет меня будить.
Я ничего не думал об этом. Но теперь нерешительность разлилась по моим венам. Что, если бы он настоял на этом, чтобы затащить в свою постель другую женщину, а потом выскользнуть с ней за дверь до того, как я проснусь?
В воздухе раздался слабый стон.
Мое тело раскалилось добела, а затем застыло, когда я поняла, что могло происходить за этой дверью. Ярость прокатилась по мне, как тропический циклон, разрывая слабые нити, которые начали формироваться между нами.
Я моргнула, мое горло сжалось.
Было трудно понять эту реакцию. Казалось, все мои стены рушатся вокруг этого человека, и это делало его еще более угрожающим для меня.
Жаждущая наказания, я прошлепала по коридору. Мои шаги были тихими, совсем как шаги отца много лет назад. Неуверенность заставила меня замедлить шаги прямо у двери его спальни. Сон все еще был свеж в моей памяти, ослабляя мою решимость.
Я оперся о дверной косяк, мечта продолжала уносить меня в тот день. День, когда я потерял своего отца. Я ухватилась за дверной косяк, полная решимости прогнать воспоминания, и как только я прислонилась к нему, дверь приоткрылась. Ровно настолько, чтобы увидеть тень Луки посреди его огромной кровати.
У меня перехватило дыхание. Мой муж лежал посреди своей кровати совершенно голый. И один.
На тумбочке рядом с ним стоял стакан со льдом и коричневатой жидкостью. Виски, если мне нужно было угадать. А рядом с ним лежал тюбик смазки с открытым колпачком.
Мое сердце затрепетало. Мои бедра сжались от желания. И мой разум шептал об удовольствии, которое я мог бы получить, если бы только сдался.
В конце концов, он твой муж,прошептал дьявол у меня на плече. Боже, этот человек мог бы меня погубить.
Мои глаза блуждали по его сильному обнаженному телу. Он был прекрасен. Шедевр. Его оливковая кожа отливала бронзой, испачканная чернилами. Его торс был покрыт татуировками. Мадонна. Сердце, настоящее сердце с розой. Крест на одной из его грудных мышц. Кончики моих пальцев гудели от желания прикоснуться к нему. Боже, прямо сейчас я бы отдала все, чтобы прикоснуться к нему.
Вместо этого мне пришлось довольствоваться наблюдением за его собственной сильной рукой, обернутой вокруг его большого, толстого члена. Его руки, пронизанные венами, двигались вверх и вниз. Мой рот приоткрылся, дыхание сбилось, а сердце бешено колотилось о ребра.
И пирсинг.
Сколько мужчин на самом деле делали это со своими членами? Интересно.
Его крупное тело было раскинуто на кровати, верхняя часть туловища опиралась на подушки, а мускулистые бедра широко раздвинуты. В то время как его рука сильно дергала вверх-вниз свой ствол, другой рукой он обхватил свой мешок.
Он выглядел великолепно, когда дрочил. Как бог эротики. Его голова была откинута на подушки, шея напряжена. В нем чувствовалась грубая мужественность. Грубо, но так чертовски эротично, что это заставило меня содрогнуться от желания. Мое собственное возбуждение просочилось в шелковые трусики, порвав их и стекая по внутренней стороне бедер.
Я винила свои гормоны в своей реакции на этого изысканного мужчину; хотя, если быть до конца откровенной с собой, я лгала себе. Я не могла оторвать от него взгляда, представляя, что это моя рука на его длинном члене. Представляя, что это я довожу его до края. Я хотела попробовать его на вкус. Увидеть его вблизи. Я хотела увидеть каждый дюйм его тела, каждую татуировку, каждую вену, каждую веснушку.
Когда он зашипел, опустив взгляд на свои толстые пальцы, поднимающие его член, у меня пересохло во рту. Я забыла дышать. Я не могла вспомнить, как сглатывать, и тихий вздох сорвался с моих губ.
Его глаза метнулись ко мне. Наши взгляды встретились. Мой разум кричал, чтобы я отступила, вернулась в свою комнату. Но его глаза приковали меня к месту. Что-то горячее и темное горело в этом взгляде.
В Луке ДиМауро не было ничего мягкого. Каждый дюйм его тела был твердым. Его душа. Его тело. Его член. И все же, когда он смотрел на меня, в его глазах было что-то темное и нежное. Для меня.
Я не знал, откуда я это знал, но я знал. Глубоко в душе я знал это, даже если не мог в этом признаться.
Он подвинулся на кровати, давая мне лучше рассмотреть свой член. Он обхватил ладонью свой набухший ствол, и по комнате разнесся стон. Его. Мой. Наш.