— Никаких сделок, блядь! Он если найдёт нас — поубивает всех! Или потом Майлз будет мстить нам!
— Тихо ты! Не при ней! За его смерть нам заплатят намного больше! — Рус шипел как змей. Он буквально потирал руки от такой возможности. — Что будем делать, Дэн?
Значит человека со шрамами звали Дэн и Лука знал его. Сердце колотилось, пуская адреналин по венам. Нужно как то выбираться.
— Если Вам нужны деньги… Лука заплатит столько сколько нужно, намного больше Вашего Босса, зачем Вам враг в его лице?
Они странно посмотрели на меня, как на дуру.
— Алисочка, жизнь Луки Гроссерия бесценна… Он глава антитеррористической организации, убить его — уничтожить его дело… Здесь даже деньги не так важны… Босс будет вне себя от счастья…
Лука.
То чего я боялся всю свою жизнь — случилось. Мой птенчик попала в мир больных ублюдков. С которыми мне приходилось разбираться каждый гребаный день.
Чтобы унять злость на себя, ударил кулаком о стол, делая в нем трещину. Но мне не достаточно этого, ненавижу себя, что стал слабее, не заметил раньше предательства. Пока я был слаб — их корни оплели мой дом.
Словно в бреду подкинул стол, запуская его в стеклянную перегородку офиса, разбивая ее на миллионы крошечных осколков.
— Лука. — Майлз влетел в огромный образовавшиеся проем после моего броска. На его лице не было испуга, только печаль и скорбь. Он не принёс мне хорошие новости.
Я зарычал, боль не утихала, только разрасталась сильнее. Стоял посередине кабинета в осколках, как загнанный зверь в клетку. Если с моей девочкой что-то случится — я никогда себе этого не прощу.
Если бы ангелы спускались с небес, они бы точно выглядели так, как Алиса в детстве. Я больше ни у кого никогда не видел таких волос — чистое золото, переливающееся на свету, и глаза, занимающие большую часть лица: большие, пронзительные, небесно-голубые. Она первая и единственная, которая несмотря на мой внешний вид и грубость, потянулась ко мне, ластилась, смеялась. Она была моей отдушиной.
Все эти двадцать лет я представлял, что в ее жизни все хорошо, она ограждена от дерьма, которое льётся потоками: от извращенцев, которые насилуют десятки женщин и детей, психопатов расстреливающих людей просто так, от ваххабитов…. От жестокости. Я смирился, что умру в одиночестве, имея только друзей. Я любил не женщину, образ. По крайнее мере я так думал. Мне был нужен некто чистый, кого я мог любить и оправдывать некоторые свои поступки. Ради чего я живу? Ради чего я все это делаю? Чтобы мой ангелок мог жить спокойно…
Моя жизнь не предполагает семью: никакой жены и детей. Это слабое место, риск… За ними будут гнаться, чтобы достать меня. Что сейчас и случилось. Это моя вина.
Я сам удивлён, что до сих пор жив. Наверное, пока на чаше весов спасённых жизней больше, чем убитых мной — я буду жить.
Там в баре я узнал ее сразу. И не потому что она не изменилась и осталась такой же пятилетней, я почувствовал, впервые осознав, что она моя судьба, я любил не образ, а маленькую чертовку.
Неповторимый золотистый цвет волос в свете цветных софитов притянул мой взор сразу же, сердце забилось неестественно быстро, от скорости и кровь из ушей могла пойти. Не видел даже ее лица, только гриву волос, кончики которых аккуратно дотрагивались круглых полушарий. Когда она обернулась ко мне, пробегаясь взглядом куда-то в толпу, я сжал кулаки. Идеальные, аккуратные черты лица: пухлые губы сердечком, маленький носик и большие голубые глаза.
Какова вероятность, что это она? Но я был уверен с первого взгляда…
Было правильнее оставить ее, просто знать кто она, не подавая виду, оставить все в тайне.
Но я впервые не справился с нахлынувшими чувствами. Хотел ее до боли в паху, казалось, что все в баре услышат, как у меня яйца вибрируют на неё. Хотелось задрать это платье и усадить на себя. Никогда не испытывал ничего такого прежде. Не мог заставить себя отпустить ее, перестать пожирать глазами. К концу ее танца вся моя кровь собралась между ног.
Она была замужем. Не удивительно, предсказуемо. Но меня это вывело, словно она изменила мне. Хотелось убить. Моя же. Будет только моей. Собственническое желание меня захлестнуло.
Мне нужен был повод, чтобы забрать ее. Мог бы и просто так, но не хотелось в баре у Рамазана обнародовать, что Лука Гроссерия заинтересовался определенной женщиной. И не просто для утех, а забрал ее себе. Я мог забрать и позже: из квартиры или работы, не привлекая внимания. У меня было все на неё. Но я хотел сейчас, мысль, что она может снова быть не в поле моего зрения доводила до спазма челюстей, стирающего зубы друг о друга. Она должна быть пристёгнута ко мне, не отходить ни не шаг.