Это были детские мечты, которые стали мантрой успокоения, что где-то есть тот самый светлый человек, который знает тебя лучше всех, любит как принцессу, он не такой как все остальные парни. Что ж. Лука Гроссерия точно не такой, как все.
Я плакала без слез. Внутри меня словно был вулкан, который начинал извергаться, опаляя красной лавой, умерщвляя все на своем пути. Челюсти сводило от боли, я так сильно их сжимала чтобы ни закричать, ни выпустить на волю крик.
Это был он. Он. ОН.
Что я испытывала? Что поднимается во мне, накрывает с головой? Ненависть? Разочарование? Радость?
Что было бы если бы я узнала его? Еще там в баре? Кинулась бы на шею? Промолчала бы? У героя моих эротических снов появилось бы лицо?
Я прикусила кулак до крови, чувствуя ее металлический привкус, но даже не двигаясь. Кого я обманывала?
Меня передернуло. В детстве когда он приходил, я всегда забиралась на его коленки и заглядывала доверчиво ему в глаза, мне нравилось как он накручивает мои волосы себе на пальцы и целует в макушку. Легкий, безобидный, братский. А сейчас когда он сам усаживал меня к себе, прижимал и целовал, зарываясь носом и шумно вдыхая запах, я растекалась лужицей. Это успокаивало меня тогда и сейчас на каком-то подсознательном, генетическом уровне.
Может ли быть такое, что ты рождаешься быть созданным для одного человека? Тебя будет тянуть к нему магнитом несмотря ни на что, ты будешь стараться жить своей жизнью, изгонять его из своей головы, но ты все равно будешь принадлежать ему целиком, и душой и телом. Вопреки логике и здравому смыслу.
Больше всего мне хотелось посмотреть в эти глаза, прижаться к мощной груди, ощутить жесткость волосков, его дыхание и гулкое биение сердца. Услышать властный хриплый голос, чтобы приказал мне что-нибудь. Я бы послушала его, подчинилась и даже не стала спорить. А есть ли смысл?
Так вот, я видимо со всеми своими потрохами принадлежу Дьяволу.
Майлз.
— Это же не четвертая группа крови! Я сколько часов назад тебе это сказал, конченный! Я придушу тебя сейчас своими же руками, олень тупорылый!
Алан редко выходил из себя, обычно до последнего оставался спокойным и рассудительным, но сегодня он орал на врача местной больницы так громко, что у меня уши заложило. Его лицо раскраснелось, приобрело пунцовый оттенок. Более того, даже раненый Лука стал приходить в себя от такого шума. Начинало переставать действовать обезболивающие.
От приступа охватившей боли он сжал челюсти, это было видно, как выделились желваки на его лице. Губы слегка подергивались. Глаза были едва приоткрыты, к нему еще не пришла ясность мысли, но он стал возвращаться к нам И это было очень плохо.
— Лежать и не двигаться! — рявкнул Алан, поворачиваясь к нам от врача. — Если хочешь ходить с автоматическим протезом — можешь двигаться, мне похуй, твоя рука.
Гроссерия не ослушался, сделал глубокий протяжный вздох, закрывая глаза. Его и без того хриплый голос был совсем глух:
— Как остальные?
— Тебя одного так цепануло, остальные отделались ссадинами.
— Это хорошо. Мне кабзда, если ты здесь?
— Относительно. В Москве бы не было проблем, здесь… Я не могу посмотреть, где застряла пуля без МРТ, не могу шевелить твою руку — рана может снова открыться и ты истечешь кровью.
— У погранцов в ПМП должна быть. — глухо сказал он, удерживая болезненные спазмы, заставляя себя говорить и не отключаться. С каждым словом лицо напрягалось сильнее. — Позвоните… Глухареву. Скажите, что Гроссерия просит отдать долг… Будем значит лететь в Москву.
Лука оставался собой даже лежа на больничной кушетке, потеряв несколько литров крови с пулей в руке. Лицо стало непривычно бледным, обманчиво слабым, но он сохранил властный тон не терпящий возражений
— Да. Еще. Я просил бумаги подготовить на пацана, заберите их в посольстве. Он полетит с нами.
— Макс Гроссерия. — прочитал мальчик недоверчиво, глядя в документы на усыновление, пробуя свое новое имя и фамилию. Теперь у него будет новая жизнь. Он очень крепко держал пачку бумаг дрожащими руками. Когда он поднял на меня глаза в них были слезы, серые пронзительные глаза испытывали меня, ждали когда я обьсню ему что-нибудь.
Мне нечего было сказать ему, объяснить решение друга о котором даже не знал, пока не получил бумаги. Жак, юрист Луки, подготовил все в лучшем виде и направил сюда, где документы были переданы соответствующим людям.
С сегодняшнего дня Лука стал отцом непослушного парня, который потерял родителей и бомжевал в Дамаске, прячась в притонах. Мальчишка был похож на него характером, такой же дикий и упрямый. Во внешности у них было тоже много схожести, можно было предположить, что он его родной сын.