— Это подстава… или это был плохой полицейский?
— Оззи, ты мне веришь?
Оззи вскинул мускулистые ручищи.
— Даже если ты замочил начальника управления — у тебя были на то причины. И это никак, ну совершенно никак не влияет на мое к тебе отношение. Кольт устроит?
— Хм… а он стреляет?
— Еще как! Просто очень громко. И после шести выстрелов рука немеет. Патронов куча.
— Возьму две пачки.
— Возьми три — хорошее, круглое число.
— Ладно. Элис, ты сейчас упадешь и заснешь. Иди, до утра время еще есть.
Дженис обняла Элис за плечи.
— Пошли, дорогуша. У тебя глазки в кучку. Это все пиво. Я сама его варю. Вам стелить…
— Отдельно!
Они рявкнули это хором, с одинаковым испугом. Дженис вздернула бровь, а потом рассмеялась.
— Дело вкуса. Тогда пошли. Даг, тебе придется лечь на диване в гостиной.
— Отлично.
Элис мечтала о горячем душе, но смогла только почистить зубы — закрывались глаза и наливались тяжестью руки. Она рухнула на широкую приземистую постель, успела еще накрыться подбитым мехом одеялом — и провалилась в бездонный колодец сна. Ее разбудила Дженис — она подергала Элис за босую ногу. В окна сочился серенький тоскливый рассвет.
— Вставай, дорогуша. Мой бандит выправил твоему копу ксиву и сейчас собирает вам жратву в дорогу. Не возражаешь, если я покурю у тебя? Оззи очень ругается.
— Конечно. Ой… что это?
— Мои лыжные брюки. Хорошо, что я не успела их укоротить. Сверху подвяжешь веревочкой, а в длину будет в самый раз. Твои джинсы не для зимней Монтаны. Ополоснись, только голову не мой, у меня нет фена, а с мокрой головой ты враз закоченеешь.
Элис вскочила и зашлепала в ванную. Дверь запирать не стала, чтобы иметь возможность поболтать с Дженис. Странно, но разбитная обитательница лесного дома внушала доверие…
— Дженис… а вы давно здесь живете?
— Я местная, а Оззи приехал сюда семь лет назад. Твой Даг его и привез. По программе защиты свидетелей.
Элис вздрогнула.
— И вы с ним познакомились уже здесь?
— Нет, я его знала давно. Мы сошлись еще в Новом Орлеане — я туда после школы умотала. Тогда мне казалось, что хватит с меня елок и снега. Пела в рок-группе, блюз тоже пробовала. Оззи положил на меня глаз на одном из концертов. Потом он сел, а меня стало неудержимо тянуть на родину. Сказать по правде, жара гораздо хуже мороза. Лучше уж ходить с холодным носом, чем в вечно мокром от пота лифчике. Я вернулась, работала официанткой… Оззи мне писал. Потом он освободился, я к нему в Чикаго ездила, но не сложилось. Думала — все, но тут он влип по самые помидоры, а Даг его вытащил, привез сюда, прятаться. Ну, попрятался он тут, попрятался — да я его и нашла. С тех пор мы вместе.
— Он говорил про должок…
— Конечно! Если бы не Даг, Оззи отмотали бы по полной, вплоть до пожизненного. А Даг его отмазал. Оззи механик от Бога, с машинами может возиться сутки напролет. Конечно, первое время тут было скучновато, но зато теперь он — уважаемый гражданин, все дела. А если ты насчет ксивы или пушки… Знаешь, на свете уйма самого разного народу. Бывает, что с виду — чистый уголовник, а человек хороший. А бывает — костюмчик за штуку баков, запонки алмазные, три высших образования — а сам дрянь.
— Да, Дженис. Бывает. Это я и сама знаю…
Дженис, Оззи и Волк провожали их, стоя у ворот. Даг обменялся с бородачом крепким рукопожатием, расцеловал Дженис.
— Оззи, может статься, сюда доберутся те, кто нас ищет…
— Копы от меня ничего не услышат, Даг.
— Я не только о них. И даже не о твоем молчании. Будьте… повнимательнее. Вероятность — одна на миллион, но если все же… Словом, будьте начеку.
— Лады. Не боись, прорвемся. Удачи вам.
— Спасибо. Спасибо за все.
Кремовая Ласточка неожиданно легко взяла с места, покатила по утрамбованному снегу и вскоре скрылась за поворотом.
Три дня спустя Дженис развешивала во дворе мокрое белье. Выхваченное из таза с горячей водой, оно мгновенно каменело на морозе, раскачивалось с жестяным треском. Дженис мурлыкала себе под нос песню Армстронга.
Внезапно Волк, дремавший в сугробе, поднял голову, поднялся и бесшумно ушел куда-то в лес. Острые уши стояли торчком. Дженис, прервавшись на мгновение, вытащила из кармана револьвер и положила его возле таза. Мурлыканье возобновилось, но теперь Дженис зорко посматривала на дорогу.
Вроде и смотрела все время — но появление этого парня пропустила. Он словно соткался из снежной взвеси. День был солнечный, но при взгляде на худое, бледное лицо с глубоко запавшими темными глазами Дженис почудилось, что вокруг как-то потемнело.