Андзя, покладисто кивнув, распахнула дверь и зычно провозгласила:
– Пожалуйте на каву ш пирогами, гошпода!
Видимо, бывшие инсургенты изрядно проголодались, потому что послышался грохот отодвигаемых стульев и из дверей вывалился добрый десяток людей в рогатывках и кунтушах[59]. Однако ни одной женщины среди них не было.
Наверное, Стефания там, где танцуют.
Тем временем Андзя открыла другую дверь и повторила свой призыв.
Фортепьяно вмиг смолкло; из зала ринулись паны во фраках и дамы в бальных платьях. Кавалеров оказалось только трое: видимо, как раз они и оставили свои цилиндры в прихожей. Дам было в два-три раза больше: наверное, они танцевали с кавалерами поочередно.
Араго подавил ухмылку: веселиться в цивильной одежде можно, ну а спорить о политике следовало исключительно в национальной. Воистину, патриотическое неистовство поляков не имело границ!
И танцоры, и спорщики вынесли из комнат лампы, поэтому просторная площадка озарилась необычайно ярким светом. Все оживленно трещали по-польски.
Араго оглядывался, всматривался в лица, но напрасно. Графини не было и среди танцующих.
Внезапно по лестнице, по которой уже начали спускаться самые горячие охотники до кавы, стремительно взбежала невысокая девушка в скромном темном платье. «Какая прелесть!» – подумал Араго, взглянув на ее лицо. Девушка вскричала, чуть задыхаясь от быстрого бега:
– Господа, могу я видеть ее сиятельство графиню Заславскую?
– Вам зачем к ее сиятельству? – хмуро спросил, проталкиваясь вперед, кряжистый, коротконогий, широкоплечий поляк.
Араго прищурился. Он уже где-то видел этого человека, но где?..
– Вы кто?
– Я модистка из ателье мадам Роше, – объяснила девушка, отчаянно краснея, отчего показалась Араго еще более прелестной. – Привезла платье для ее сиятельства.
– Вот те на! – воскликнула Андзя. – Да ваш еще чаша нажад ждали! Где ж вы шлялишь штолько времени? Я все глажа проглядела!
– У фиакра колесо отвалилось, – прижимая руки к груди, объяснила девушка. – Долго чинили, потом ехали еле-еле… Не изволите ли передать госпоже, что платье готово?
– А где оно? – высунувшись из толпы окаменевших от любопытства дам, подала голос кругленькая светловолосая пани в розовом наряде, похожая то ли на булочку в розовой сахарной пудре, то ли на пышно распустившуюся бургундскую розу.
– Оставила на крыльце, – виновато призналась модистка. – Оно упаковано в большую картонку, я боялась, что в погребе ее сомну, испорчу платье, а оно безумных денег стоит!
– Да уж, наша Стефка не стесняется чистить карманы польских патриотов! – насмешливо бросила дама в розовом.
Прочие гостьи тихонько закудахтали от с трудом сдерживаемого смеха, но веселье мигом прекратилось, когда немолодая особа со скорбным иссохшим лицом возмущенно воскликнула:
– Да как ты можешь так говорить, Фружа! Постыдись!
Араго почудилось, будто рядом с ним зашипел клубок хорошеньких змеек: молодые дамы, видимо, побаивались сердитой старухи. А розовая Фружа только сдобными плечиками передернула презрительно.
– Да жачем же вы, мамжель, в погреб полежли? – вскричала Андзя, из-под своего громадного чепца изумленно глядя на модистку. – Да еще и гряжи нанешли!
Башмаки модистки и в самом деле оставили на плитках пола черные следы.
– Я стучала, звонила, но колокольчик молчал, да и на стук никто не отзывался. Что мне было делать? Тогда я и решила пробраться в дом через погреб, – торопливо оправдывалась девушка.
– Я на штол накрывала и каву варила! – запальчиво воскликнула Андзя. – У плиты ничего не шлышно. А почему колокольчик не жвенел, я не жнаю!
При этих словах она метнула опасливый взгляд на Араго. Тот, подмигнув, быстро приложил палец к губам, давая понять, что не собирается ее выдавать.
Андзя чуть кивнула своим громадным чепцом – видимо, поблагодарила, – и заспешила вниз по лестнице. Араго не сомневался, что она отправилась заметать следы: развязывать веревку колокольчика.
Впрочем, сабо так громко застучали, что Андзя, опасаясь привлечь к себе внимание, пошла еле-еле, осторожно опуская ноги на ступеньки.
Араго с трудом удержался от смеха. Неужели не догадается снять сабо, чтобы не топать?
Широкоплечий поляк подозрительно уставился на модистку:
– Как вы попали в погреб? Разве он открыт?!
– Да, – кивнула девушка. – Дверь притворена.
– Холерни ленивы![60] – выругался поляк. – Но откуда вы знали, что через погреб можно проникнуть в дом?!
– Я… – с запинкой проговорила девушка, – то есть мы, наша семья, когда приехала из Монморанси, сняли жилье поблизости, и я не раз играла в этом особняке, когда он стоял пустой, заброшенный. Это было давно, еще в пору моего детства! Я иногда ездила и до сих пор езжу в Монморанси к тетке, но ни за что не стала бы там жить. Родители тоже не хотели туда возвращаться. Ах, как мне здесь нравилось! Мы с друзьями забирались в сад, потом пролезали в погреб через окошко, которое за кустами, а потом и в сам особняк.