— Аз, недостойный иерей, властью, данной мне от бога, прощаю и разрешаю...
Должно быть, впервые в своей жизни отец Сидор не радовался сегодня большому количеству желающих исповедоваться. Одна лишь дума весело бродила в голове: «Ну, голубчик, попался».
Случилось так, что ему даже никуда не понадобилось ни ехать, ни писать, — нужный человек оказался у него дома. В Водное приехал отряд казаков, и казачий офицер остановился в доме отца Сидора.
Отец Сидор не пожалел ни красок, ни красивых слов, чтобы подробнейшим образом обрисовать офицеру личность Лаврина Строкатого. Неужели господин офицер не слышал об этом висельнике? Ведь это опаснейший преступник! Это вожак всех окрестных дезертиров, бунтовщик против царя, веры и отечества!..
Отец Сидор рассказал все до мелочи о том, что услышал на исповеди от Лукии.
— Нельзя терять время, господин офицер! Ведь место указано совершенно точно: охотничья лачуга...
Офицер улыбнулся:
— Лачуга? Прекрасно! Вот и можно будет отдохнуть после охоты...
Глава тридцать седьмая
ЛАЧУГА В СУГРОБАХ
Поздним вечером конный отряд казаков выступил из села. Впереди рядом с офицером ехал верхом проводник. Свернув с санной дороги, лошади сразу же попали в снежные сугробы. Однако лошади были хорошие, и через час-другой отряд уже вступил в безмолвный зимний лес.
Казаки натянули поводья, ехали озираясь. Было страшновато. А что, если из-за высоких сугробов выскочит толпа вооруженных дезертиров и крикнет: «Руки вверх!». Даже не успеешь винтовку снять со спины.
Из-за вершин темных деревьев выкатила яркая луна. Ехали тихо. Запрещено было громко разговаривать, курить. В тишине зимней ночи слышен был лишь легкий треск скованных жестоким морозом деревьев. Да еще тяжело фыркали кони, уставшие барахтаться в снегу.
Ехали долго. Офицер не раз спрашивал проводника:
— Ты не сбился с дороги? Гляди у меня!
А проводник каждый раз отвечал:
— Ручаюсь, ваше благородие. Вот малость еще помучаемся и прибудем на место. Знаю я эту лачугу. Сам балуюсь дробовичком.
Уверенный голос проводника успокаивал офицера. Но вокруг становилось все глуше. Отряд, еле перебравшийся через овраг, попал в такую дикую глушь, что офицер придержал коня, озираясь вокруг. У него мелькнула мысль, что этот проводник, серый мужичок, по всей вероятности, ведет отряд прямо в зубы вооруженной банды дезертиров.
— Слушай, как тебя зовут? - спросил он вдруг проводника.
— Сергей Носюра, ваше благородие.
Офицер хотел сказать: «Слушай, Сергей Носюра, если ты соврал и думаешь изменить, то признавайся лучше сейчас. Все равно живым тебя не выпущу...» Но он устыдился своей подозрительности. Ведь это родной брат известного в Водном богача Кондрата Носюры. И офицер только спросил:
— А далеко еще?
— Недалече уже, ваше благородие. Не сомневайтесь. Аккуратно до места доведу.
Но лес с каждой минутой становился все гуще и гуще, синие снежные сугробы подымались, как непреодолимые бастионы. Луна ехидно посмеивалась сквозь оголенные ветви вековых дубов. А конный отряд казаков, барахтаясь в снегу, медленно продвигался все дальше и дальше, в глубь безмолвной зимней пущи.
Лаврин долго бродил но лесу, увязая в сугробах. Все вокруг точно вымерло. Начало смеркаться, мороз крепчал с каждой минутой. Мертвая тишина стояла вокруг. Все живое запряталось под снег, забралось в дупла. Только к вечеру Лаврин набрел на зайца и убил его.
На небо высыпали звезды, когда охотник вернулся в полузаметенную снегом лесную лачугу. Быстро развел в печке огонь, освежевал зайца, поставил его жариться. Лаврин не забывал подкладывать дрова, и вскоре в тесной лачуге стало жарко. Из какого-то закоулка вылезла кошка, ткнулась Лаврину в колени. Разнеженная теплом и запахом мяса, громко замурлыкала. Кошку принесла Лаврину Лукия.
— Чтобы было с кем беседовать долгими зимними вечерами! — сказала она смеясь.
Действительно, с кошкой было веселее. Лаврин поглаживал ее мягкую шерсть, привязывал к нитке заячий хвостик и возил его по полу, забавляясь хищными прыжками кошки.
В печи потрескивали дрова, кошка жмурилась на огонь, горбом выгибала спину. Лаврин поужинал, разделся и лег на деревянную скамью около печки. Ноги после блуждания по лесу ныли, но спать не хотелось. В единственное окошечко заглядывала луна, вокруг лачуги застыл безмолвный лес, зимняя ночь неслышно плыла над чащей и синими тенями окрашивала деревья и снега...
Вспомнились мать, Лукия. Стало до боли обидно, горячий, как кипяток, гнев закипел в груди. Разве это жизнь — сидеть, как волк, в пуще, скрываясь от людей, не смея заглянуть в свою хату, к семье? Взять бы винтовку и пойти крушить тех, кто превратил его в волка. Чего еще ждать?