Приехал Лука Тихонович и едва узнал девушку. Приветствовал ее: «Здравствуй, Гопта из болопта», но Лукия даже не улыбнулась, молча кивнула головой. С плачем рассказала старушка Федора про Лаврина, про болезнь Лукии. Поведала о Секлете, о восковом человечке в миске с водой. Лука Тихонович внимательно слушал и молчал. У ног его сидел пес Исидор и тоже слушал.
Все село избегало теперь Лукию, боялось ее дурного глаза — с девушкой ведь что-то стряслось, вот и глаз у нее теперь бог весть какой...
Лука Тихонович не лечил от сглаза, но Лукию, сказал, вылечит. Старушка Федора заверяла, что у девушки сглаз, что серый заяц перебежал ей дорогу, а какой это был заяц — каждому известно...
Люди в Водном вспомнили, что Лукия попала в их село из трясины, из ржавого болота, а вытащил ее из противной грязи чужой, приезжий человек, с очень-очень тонкими, как у козла, ногами, а пес его никогда ни на кого не лает, только посматривает на всех исподлобья. Ясно, что сдуру взял к себе девочку покойный дед Олифёр, за то и помер, и Лаврина на войну угнали. Кто знает, что это за девка, — дело тут не совсем чистое. Одним словом, дело запутанное, темное, болотное. А то, что девушка пела на клиросе, ни о чем еще не говорит: случалось, что и дьяволицы имели ангельский голос и не боялись заходить в церковь. Об этом сказано в житиях святых. Оно, конечно, Лукия не дьяволица, такого о ней не скажешь, но нечистый ее все же, наверное, смущает.
Долго шла такая молва по селу. Потом во дворе старушки Федоры появилась толпа женщин. Среди них сизоглазая Вустя Чайченкова, Харитина Симшаг (жена сельского старосты — родственника Носюры), жена Марка Губы Олена, вдова бондаря Парамона, что утонул, будучи пьяным, конопатая Наталка. А возглавляла все это войско другая вдова, бубличница Лепестина — женщина с острыми и мелкими, как у щуки, зубами.
Толпа ввалилась в хату, окружила старушку Федору.
— Где твоя Лукия? — кротким голосом спросила Лепестина.
Старушка Федора почувствовала что-то недоброе.
— А зачем она вам понадобилась?
Но в это время, услышав, что в доме чужие люди, с печки слезла сама Лукия.
— Кто меня спрашивает, мама?
— А вот народ тебя спрашивает, — подбоченилась Лепестина.
— Мы тебя спрашиваем. Желаем тебе помочь, Лукия. Мы договорились с отцом Сидором, чтобы он тебя исповедал. Одевайся.
Надо сказать, что всю дорогу женщины спорили: пойдет Лукия на исповедь или не пойдет. Это было хитро придумано Лепестиной. Если не пойдет, то совершенно очевидно, что девку захватил в свои сети он. Вот почему, напряженно выжидая, все смотрели на Лукию. И вдруг все увидели, как Лукия побледнела, как судорога пробежала по ее лицу, а побелевшие губы прошептали:
— Исповедоваться? К отцу Сидору? Не пойду! Не пойду!
Девушка с ужасом подняла руки, как бы защищаясь, и попятилась в угол. Женщины стояли ошеломленные, окаменевшие, мысленно воздавая должное мудрости вдовы Лепестины. Все теперь воочию убедились, что нечистый действительно не пускает Лукию к святой исповеди. И почти одновременно у всех возникла одна общая мысль — насильно поставить девушку перед господним престолом, пускай отец Сидор ее исповедует, это, наверное, избавит девку от злого духа.
Не сговариваясь, женщины двинулись вперед, схватили Лукию за руки.
— Не сопротивляйся! — воскликнула Лепестина. — Тащите ее к попу!
Лукия истошно завопила. Кое-кому из женщин даже привиделось, как у девушки вылетел изо рта клубок дыма, а глаза стрельнули огоньками. Но Лепестина была храбрым командиром, и войско ей подчинялось беспрекословно.
— Тащите! Тащите! — покрикивала она. — Дайте веревку или полотенце...
В углу все еще стояли десятка полтора удилищ деда Олифёра. Лукия схватилась за них рукой, удилища свалились на головы женщин, и это, казалось, еще больше распалило их. Старушка Федора, словно оцепенев, молча смотрела расширенными глазами на то, что творилось в доме. В воздухе промелькнуло полотенце.
— Вяжите ей руки! — завизжала Лепестина.
Лукия вдруг вырвалась из цепких пальцев, подпрыгнула к посудному шкафчику, схватила тяжелый чугунок и, высоко подняв его над головой, крикнула, задыхаясь:
— Убью!..
Лепестина первой оказалась у порога. За нею в беспорядке последовали другие женщины. Чего, в самом деле, ждать от безумной? Чтобы голову проломила?
Но отступление было отрезано. На пороге появился Лука Тихонович с ружьем за спиной. Из охотничьей сумки торчали длинные заячьи уши. Пес Исидор жался к ногам хозяина.