— Вы артист, Микола Герасимович, — прогудела она, — Такую комедию разыграть перед народом. Талант.
Человек в красных галифе прокашлялся и ответил:
— Рад служить. И вообще когда потребуется... Не откажусь...
— А чего же отказываться? — сказал косоглазый. — Ведь вам неплохо заплатили?
— Премного благодарствую...
Лукия была как во сне. Словно весь свет повернулся к ней другим боком, и она, как малое дитя, ощупью распознавала его. Чувство растерянности овладело ею. Она не впервые встречалась в жизни с грубой ложью, но история с «чудом» ее ошеломила. Вскоре, однако, растерянность миновала. Лукия подумала о том, что ей следовало бы немедленно, тут же созвать народ, закричать перед ним, что никакого чуда не было, что все это проделки косоглазого и игуменьи. Но тут же возникла другая мысль: толпа наверняка не поверит ей. Лукия упала на деревянную кровать и всю ночь провела без сна, но так ничего и не придумала. Уже перед рассветом забылась в тяжелой дремоте. Но тут же проснулась. Во дворе цокали подковы, а где-то вдали гремели выстрелы пушек. Коридором пробежала игуменья. Из ее спальни выносили длинные ящики с церковным имуществом. Один из носильщиков зацепился за порог и уронил ящик, боковая доска отскочила, и Лукия увидела, как из ящика вывалилось несколько винтовок.
Во дворе строился офицерский эскадрон. Разномастные кони настороженно прядали ушами. В городе шла стрельба. Из трапезной вышла игуменья с косоглазым. К ним подскочил на коне офицер с серебряными погонами и воскликнул:
— Начало удачное! Можно считать, что город в наших руках.
— А стрельба? — спросил косоглазый.
— Во дворе военкомата засела комендантская рота — около полусотни красных. Глупости. Долго не продержатся...
— Мы войдем в город с чудотворной иконой, — сказал косоглазый.
— С нами бог! С нами бог! — повторяла матушка игуменья. — Ждем от вас подвигов.
Косоглазый поднял к серому небу свое лицо:
— Вижу торжество христовой веры и монарха на троне, — торжественно провозгласил он.
— Вы прозорливец, вам виднее, — усмехнулся офицер. — Недаром Киево-Печерская лавра прислала вас в помощь...
Косоглазый вздрогнул и быстро оглянулся вокруг.
— Не все подлежит оглашению, — сурово бросил он офицеру, — Почему вы не там? — махнул рукой в сторону города.
— В резерве, — офицер достал папиросу. — Жду приказа.
Лукия прислонилась к стволу дерева, чтобы не упасть. В голове шумело. Широко раскрытыми глазами глядела она на косоглазого. Он! Тот же голос... Те же косые глаза... «Знаю, что звать Лукией... Надо идти в святой монастырь...» Он! Отец Памфил! Прозорливый монах Киевской лавры...
Лукия почувствовала, как голова у нее пошла кругом, как цепенеют ноги. Она не ошиблась — косоглазый — это действительно монах Памфил. Он сбрил бороду, снял черную рясу и отбыл из лавры, выполняя секретное поручение руководителей «штаба господа бога».
В городе кучка красноармейцев боролась с восставшими белогвардейцами. В монастыре на двери кельи игуменьи белел лоскут полотна с вышитыми черными буквами (заблаговременно вышили монашки):
«Штаб первого повстанческого полка св. девы Марии»
После обеда стрельба утихла и стало известно, что город захватили белые.
Глава пятьдесят третья
ВОЕННЫЙ КОМИССАР
Неизвестный в грязной зеленой гимнастерке, в кожаных брюках галифе выполз из кустов и припал пересохшими губами к воде. Река сверкала солнечными бликами. Зеленая лягушка, притаившись в ряске у самого берега, уставилась выпученными глазами на человека, который жадными глотками пил воду. Неизвестный напился и, почувствовав, как быстро возвращаются к нему силы, мгновенно оглянулся. Берег был безлюден. Недалеко покачивалась на воде лодка. «Монастырская, — подумал неизвестный, — Может, попробовать? Нет, на лодке далеко не уйдешь. Да и заметят с монастырской горы. Что же делать?»
Женский голос заставил неизвестного насторожиться. Кто-то спускался по тропинке к реке.
«Вероятно, какая-то монашка»,
Напуганная резким движением человека, зеленая лягушка бесшумно нырнула в глубину. Неизвестный пополз в кусты. Его левая нога была слегка ранена, он мог, прихрамывая, передвигаться, но благоразумие подсказывало, что ежеминутно можно наскочить на свирепого врага, который уже отведал крови. Поэтому лучше всего уйти в кусты по-пластунски, прижимаясь всем телом к земле.
Женщина напевала. Неизвестный поднял голову. Какая грусть в голосе. И что за песня? Монашка не может так петь.
Неожиданно он весь затрепетал. Этот голос и эта песня были ему поразительно знакомы. Неизвестный задыхался от волнения. Он жадно ловил каждый звук. Женщина пела: