— Да, да, мы будем держать под обстрелом все подступы к монастырю. Харитонов, быстрее возвращайтесь!
В кельи залетали шальные пули, поэтому игуменья перебралась в большой светлый подвал, где хранились бочки с вином. В подвале поставили два кресла и перетащили туда с десяток «барашков», чтобы подпереть ими бока игуменьи.
Матушка Никандра увидела возле собора Лукию, схватила ее за руку.
— Х-х-х... Вот ты где бродишь! Матушка игуменья ждет тебя. Пойдем сейчас же...
Игуменья была очень встревожена.
— Как там? — спросила Никандру . — Кто — кого?
Экономка пожала плечами:
— На все божья воля.
— Горе мне, — гудела игуменья. — Захватили монастырь, штаб свой в кельях разместили. Некому заступиться за нас, сирот...
— Богородица святая заступится, — сказала экономка.
Лукия удивленно слушала. Разве не причастна была игуменья к белым мятежникам? Разве не прятала она оружие? .
— И ты покинула меня? — обратилась игуменья к Лукии. — Воды некому подать,
Быстро вошел косоглазый. Игуменья радостно поднялась ему навстречу.
— Все в порядке, — успокоил он, — Два пулемета на колокольне не дают красным и на шаг продвинуться. Так и косят... Нам нужно продержаться лишь двое суток. На помощь идет полк Чорбы...
Матушка игуменья тяжело вздохнула:
— Слава тебе, царица небесная!
На ступенях лестницы раздались голоса, в подвал вошел офицер с человеком в алых галифе. Лукия сразу же узнала в нем того, кто изображал покаранного богородицей. Сейчас на его картузе белела кокарда, а на боку болтался наган. Из-за его спины выглядывала острая лисья мордочка матушки Таисии.
— Где она? — спросил офицер.
Матушка Таисия обнажила в злобной ухмылке черные гнилые зубы:
— Вот она! Лукия.
Офицер взял послушницу за плечо:
— Пойдем.
— Куда? — вскрикнула Лукия, чувствуя, как задрожали у нее колени.
— Что случилось? — удивленно спросила игуменья.
— Ваша послушница, — объяснил офицер, — украла коня и передала его большевику.
Игуменья побледнела.
— Нет... не верю...— прошептала она.
— Я свидетельница, — склонила голову матушка Таисия, — Все видела своими глазами.
Горячая кровь бросилась Лукии к голову, но она сдержала себя, спокойно ответила:
— Я никогда не слышала, чтобы послушницы крали коней для большевиков.
Офицер, раздумывая, посмотрел на матушку Таисию:
— А не ошиблась ли ты, божья маргаритка?
Монахиня, видя, что дело принимает другой оборот, вспыхнула.
— Крест святой! — завизжала она. — Клянусь! Чтоб меня землей сырой накормили, если я ошиблась!
Тогда офицер решительно приказал человеку в красных галифе:
— Уведи ее!
— В могильный штаб прикажете?
— В расход? Подожди. До окончательного выяснения куда-нибудь запереть.
— В погреб, — выскочила матушка Таисия. — Есть такой погреб. Я покажу.
Она пошла вперед, а за нею белогвардеец с Лукией. Монашка подвела их к погребу, в котором когда-то сидела Федосия. Щелкнул замок, и Лукия осталась одна.
Когда глаза свыклись с темнотой, девушка увидела в углу несколько старых ульев-колодок, поломанную центрифугу. В погребе было холодно. Вдоль стен росли тонкие ядовитые грибы. Лукия слышала, как Таисия спросила, когда приставят сюда часового.
— Каждую сороку охранять! — хихикнул белогвардеец. — Кто же будет тогда с красными драться?
Пулеметная трескотня глухо доносилась даже сюда, под землю. Лукия в отчаянии нажала на дверь. Она ярко представила себе красноармейцев, которых беспощадно сметал пулеметный огонь белых с колокольни.
— Он не возвратится, — шептала девушка, думая о Лаврине, а она сидит здесь, в погребе, лишенная возможности помочь. Она в плену, она бессильна.
Дверь заскрипела, но не подалась. Лукия заплакала. Лаврина, наверно, уже нет в живых. Пулеметы стреляют с колокольни во все стороны, в открытом поле красным некуда деваться от пуль.
Так она сидела час или два. А что, если попробовать сделать подкоп, чтобы вырваться на свободу? Землю можно рыть пальцами, можно снять с центрифуги металлические детали и ими рыть, рыть. К ночи подземный ход будет готов. К ночи? Не поздно ли будет? Ведь в любую минуту за ней могут прийти. Как сказал тог офицер: «В расход»?
Тут же Лукия вскочила. Она услышала шаги. Теперь все. Конец. В расход. Сюда идут...
Безумная жажда жизни пробудилась в ней. Лукия задыхалась. Она не хочет в могильный штаб!
Она перегрызет зубами горло каждому, кто попробует поднять на нее наган.