— Ничего не поделаешь. Большие почки.
— Вы действительно, вызываете какую-то неловкость. Ни с того, ни с его обвинили Веронику в том, что она больна сифилисом. Несчастная женщина лишь зашла в комнату, чтобы взять книжку почитать.
— Она была абсолютно голой, на роликовых коньках и под зонтиком.
— Что за отвратительно негалантную вещь вы сказали!
Элмер что-то жует в углу. Его любимой пищей является туалетные принадлежности в виде черепашек. Слышу отдаленные крики. Долгие стоны. Человека или животного. Или туннеля, ведущего к морю. Персиваль говорит, что если в замке открыть определенные двери, то поднимется ветер. Так, однажды, кого-то сдуло прямо в море. На закуску огромному угрю.
— Запах от шерсти моего платья становится еще хуже.
— Так, снимите его.
— Ну, что вы.
— Пожалуйста.
— Для того, чтобы избавиться от запаха или у вас похотливые намерения?
— Всего понемногу.
— А что вас во мне заинтересовало?
— Вы вся.
— О, как неинтересно. Я надеялась, на что-то особенное, мои глаза или губы или еще что-нибудь. Но я вся, как скучно.
Запах аммиака. Бьет в ноздри. Шлеп, шлеп, мимо двери. Это, наверно, Бладмон на костылях. Может попросить его помочь. Вести счета по замку. Говорил, что когда-то работал бухгалтером. Разорил три компании своим бухучетом. Зато теперь знает, как избежать ошибок. Элмер ворчит. Может быть на мамбу, длинную, зеленую и неподвижную, невидимую в темноте. Готовую всадить свои ядовитые зубы. В то время, как я вдыхаю запахи Труди, прижав нос у нее за ушком. Кажется уже много лет тому назад, я спустился по трапу, обдуваемый влажным свежим утренним бризом, на почтовое судно, ждущее в бухте. Которое отвезло меня, дождавшись прилива, на берег. В эту страну. Полную согбенных ворчливых фигур, шныряющих по улицам. В дверях торчат босоногие с грязными мордашками дети. Шепчутся, закутанные в шали, женщины. Огромную толпу велосипедистов останавливает полицейский в белых перчатках. Из боковой улицы и в никуда парадом проходит женский духовой оркестр с барабаном. Уходит между темными зданиями. Музыка исчезает. Серый и мокрый мир. И я в ожидании чуда.
— Кстати, вот просто так, о чем вы сейчас думаете?
— О вас.
— Мне нужно выбраться из этого платья. Вы не против?
— Напротив.
— Шалунишка. Но что подумает Джеффри? Ему будет интересно, как это меня так описали.
— Элмер может писать так высоко.
— Неужели?
— Точно.
— Боже, нас здесь не найдут?
— Если только кто-то не пойдет по это лестнице с кухни. И не опробует сорок дверей.
— Кто эта та темноволосая девушка с голубыми глазами?
— Шарлен, она помогает на кухне.
— Она не знает своего места. Я чувствовала, как она бросает на меня враждебные взгляды. Ну, вот я и голая.
— Пока, нет.
— Ну, почти. А здесь холодно. Я и так зашла слишком далеко. Если только, вы не скажете какой-нибудь комплимент.
— Мне нравится ваш голос. Он такой красивый в темноте.
— Неужели?
— Да.
— От слова «красивый» так устаешь. Может вы лучше скажете, что мой тембр приводит вас в дрожь?
— В этом месте меня все приводит в дрожь.
— Ну, раз я не привожу вас в дрожь, то мне лучше уйти.
— Не надо. Прошу вас. Это правда. Каждое утро, когда я просыпаюсь, кровь начинает бить мне в голову, в висках пульсирует. Воображаю новое несчастье. Кто-то проваливается вниз, заступив за опасную черту Персиваля. Письма от адвокатов, подметные письма. Счета.
— Но Джеффри говорит, что вы страшно богаты.
— У меня всего лишь четыре фунта и немного шиллингов.
— Как же вы умудряетесь держать такое огромное хозяйство с таким большим штатом и бесконечным потоком гостей?
— Все в долг.
— А как насчет зарплат?
— Они сказали, не беспокойтесь. Им нравится здесь.
— Боже праведный. Ну, ладно. Очень рискованно. Так, что будьте осторожны, у вас могут пропадать вещи, серебро и все остальное. Когда все кончат улыбаться, они могут оказаться чрезвычайно скучными людьми. Прошу меня извинить. Но я никак не могу добраться до вашего хозяйства. Боже, сколько пар нижнего белья на вас.
— Четыре.
— Зачем?
— Я мерзну.
— Ну, наконец, добралась. Это они?
— Да.
— Какие они теплые! Как чудесно! После двух, знаете ли, три гораздо интереснее.
Элмер скрежещет зубами. Где-то позади чего-то. У леди Гейл Аллоиз очень острые локти. И длинные ногти. Взвешивает скрытое богатство. Шесть с половиной унций. В любой момент, пока она занята взвешиванием, сюда со своими кольтами сорок пятого калибра может ворваться Гвоздь. Разве в том мире за океаном все так было плохо? Может только крошечная квартирка с единственным угловым окном, выходящим на озеро. В фойе пускает пузыри моя тропическая рыбка. По пятницам вечером приходит, чтобы приготовить поесть, моя подруга. В субботу утром оба лежим с чашечкой кофе в постели. У каждого своя собачка. Выгуливаем их вместе. Сидим и слушаем музыку. Уютная и мирная жизнь. В трубах шумит горячая воды. Плещется тепло. Вместо этих холодных ссак.
— Чудесный экземпляр для фотоальбома Вероники. Вы бы заняли почетное место. У нее там гениталии страница за страницей. Становится интересно, кому они принадлежат. Хорошо бы разузнать. У крутого мужчины может оказаться маленький член. Джеффри она сфотографировала в цвете. Я была ошеломлена. Его рыжие волосы узнает каждый. Господи, совсем не хочется, чтобы другие знали, что ты имеешь от мужа. Мне нравится держаться за них вот так. Мужчины любят комфорт. И Джеффри тоже. За это я ему прощаю все. При нашей первой встрече он довольно громко, так что услышали мои тетушки, которые занимаются медом в деревне, сказал, ну и жопа, как у старой коровы. И дальше только пощипывал меня время от времени. Его интересовали только мои деньги, которые он обнаружил еще до того, как я об этом узнала. Он страшно напуган бедностью. Прямо в истерику впадает от этого, круша все подряд в доме. Однажды, уволили всех слуг и егерей. Когда я нанимала их обратно, он стоял в зале, полностью одетый в экипировку альпиниста с рюкзаком на спине. Я сказала, Джеффри, что ты делаешь. Он погрозил кулаком и сказал, если надо, мы будем жить как бродяги. И все из-за того, что одна из моих тетушек оставила мне в наследство всего лишь двести шестьдесят тысяч фунтов стерлингов вместо трехсот десяти тысяч, на которые бедный старина Джеффри и рассчитывал. Он такой душка. Ох, я наверно слишком много болтаю, да? Но, вы знаете, меня воспитали в том духе, что, если рядом кто-то есть, с ним обязательно надо поговорить, а то будет невежливо.
По всему замку разносится крик. Громкие голоса. Суматоха. Голос Эрконвальда. Зовет. Уважаемый. Уважаемый. Горе. Горе.
— Леди Макфаггер, вы слышите то, что я слышу?
— Да, пожалуй.
— Кто-то выкрикивает «горе».
— Да. Что бы это могло быть?
— Возможностей — сплошная энциклопедия.
— Боже, не уходите. Не оставляйте меня в раздетом виде.
— Я должен. Кто-то очевидно упал в колодец.
— Ну, по крайней мере, имейте вежливость, обнять меня на прощанье.
— Конечно.
— О, Боже. Я — падшая женщина. Подержите меня, пожалуйста. Вы просто должны меня соблазнить. Давайте, сделаем это по быстрому. Джеффри говорит, что я холодная. Мне действительно не интересно, что там произошло у вас с Вероникой. Знаю только, что она застала вас с другим джентльменом, который, как у нас в школе говорили по латыни девчонки, был ин пурис натуралибус (in puris naturalibus).
— Прошу прощения, не совсем.
— Честно говоря, мне все равно. Джеффри всегда говорил, что содомия с красивым мужчиной возбуждает.