— Я так долго не выдержу. — Евгения посмотрела в свою записную книжку. — Если это я писала, а почерк похож на мой, то мы здесь сидим уже девяносто шестой раз. Что происходит? Чего от нас хотят?
Раз за разом подземный круглый зал дополнялся мелкими, но интересными подробностями. На экранах вокруг возникали картины, причем не картины Земли, или космоса, они уже обсуждали мысль, что это внеземной космический корабль. Нет, там были странные, поразительные, но интересные виды и ролики, словно прокручивали снятую на любительскую дрожащую камеру и неумело смонтированную кинохронику.
Чего там только не было! Перед бабой Нюрой на крайнем слева от прохода экране показывались события Великой Отечественной войны. Партизаны — или неважно кто, главное, что — наши, вооруженные люди брали штурмом здание, и несколько минут спустя выводили поднявших руки людей в черных мундирах с нацисткой символикой. Сама баба Нюра, тогда еще русоволосая, невысокого роста девушка с автоматом в руках, бежала навстречу и обнимала одного из солдат — улыбающегося, рослого парня. Повторялось это вновь и вновь, без звука.
На других экранах тоже была хроника самых разных лет. Не все было понятно. Четверо бодрствующих бродили по этому молчаливому кинозалу, где каждый спящий зритель сидел перед повторяющимся фильмом, и пытались понять хоть что-нибудь. Чугунок, нервно вздрагивающий кончиком хвоста, посматривал по сторонам, но никуда не убегал.
Сидящие в креслах дышали, Евгения поднесла зеркальце к губам и носу каждого; стекло запотевало не сразу. Рискнула приложить пальцы, и почувствовала редкий, но устойчивый пульс, на ощупь тела были теплы живым человеческим теплом. И еще поражало, что не было никаких запахов. Кроме своих: запах собственной кожи, предметов, всего прочего ощущался сильно и пронзительно.
— Четыре места — это для нас. — Антон обошел, вместе с остальными, тихий круглый «кинозал». — Зачем? Что мы могли там увидеть? Почему возвращаемся?
— Может, мы делаем не то, что ожидается? — Катерина стискивала зубы, чтобы не испугаться. Никаких пояснений; если бы от них чего-то хотели, почему не сказать явно? Зачем вся эта пытка повторением событий вновь и вновь?
— И что ожидается? — Антон окинул все взглядом. — Как только мы выходим отсюда, из дома начинает переть всякая нечисть. У тебя вон записано, и эти деревянные люди, мать их, и зомби, и крабы какие-то, и всякая пакость. И каждый раз нас гонят к дубу, и есть только один способ все остановить.
— Почему один? — Евгения посмотрела ему в глаза. — Есть кое-что, что мы не пытались делать.
— Да все мы пытались, Женя. — Катерина схватила ее за рукав. — У тебя записано. У меня записано. И каждый раз объясняем этому Колосову, и каждый раз собираемся дома. Все пробовали. Не собираться. Удрать от Колосова. Наговорить ему всякого бреда. Все равно здесь оказываемся!
— Нет, есть еще кое-что. Идемте, на месте покажу. Берем с собой воду. И ту, и другую.
Когда они вылезли из подполья, у спуска в него стояло четыре ведра. Два с мертвой водой, и два — с живой.
13
Они бежали, уже все было отработано и привычно, за ними сейчас шли люди или зомби — существа, очень похожие на людей, только зеленоватого оттенка. Когда они раскрывали рты, чтобы издать устрашающее, отвратительное шипение и вой, кровь текла по их губам и капала, пятная обрывки одежды и землю под ногами.
— Осталось всего ничего! — предупредила Катерина. — На дуб не хватит!
— Мы не будем сжигать его. — Евгения забрала у Сергея ведро с живой водой. — Не в этот раз.
Она плеснула на могучие, круто уходящие вглубь холма корни. Земля вздрогнула, стон пронесся над ней. Дуб словно расправил плечи, крона его посветлела, раздалась. Новые ярко-зеленые листья появлялись на ветвях, осыпалась старая, бурая кора, под ней обнаруживалась другая, не молодая и яркая, но вполне живая на вид. Евгения забрала и второе ведро, и, пока остальные приходили в себя, выплеснула и его на остальные корни.
— Помните, что мы увидели? Тот самый дуб, как в сказке! Ну вспомните же, мы все его увидели! И только потом мы видели мертвый, высохший дуб! Смотрите!
Они оглянулись. Чудища замерли, глядя на людей. Просто стояли шагах в пятидесяти от холма. Если что, оставалась еще возможность прорваться, даже и без мертвой воды.