У нас есть Папа (Лев X) — мудрый, серьезный и почитаемый, император — легкомысленный и изменчивый, король Франции — раздражительный и боязливый, король Испании — бестолковый и скупой, король Англии — богатый, отважный и тщеславный, у нас есть швейцарцы — грубые, заносчивые и нахальные, а что касается нас, итальянцев, то мы — бедные, честолюбивые и приниженные11.
Хотя новый глава Церкви до сих пор поддерживал с Феррарой довольно хорошие отношения, он не спешил отменить отлучение Альфонсо от Церкви и интердикт, удручавший жителей герцогства.
На самом деле Бембо, недавно провозглашенный кардиналом и никогда не прерывавший переписки с Лукрецией, оказал д'Эсте неоценимую поддержку: Лев X не только согласился представить маленького Эркуле во время его конфирмации, но и пригласил Альфонсо на свою коронацию. Лукреция осталась в Ферраре исполнять обязанности правительницы. Сообщения о церемонии, которые она получала, говорили ей о том, что в Ватикане ничего не изменилось, что смесь язычества и христианства, знакомая ей еще с юности, царит всюду, как и прежде. Так, Агостино Киджи, бывший протеже Чезаре, велел написать на фронтоне триумфальной арки: «Правила Венера, за ней Марс, теперь Паллада хранит Империю». Возможно, эта странная троица символизировала Александра VI, Юлия II и Льва X.
Маркиза Мантуанская описала в письме к невестке кортеж, заказанный папой. Последний явно желал превзойти своих предшественников в великолепии. Чтобы открыть кавалькаду, Якопо Нарди изготовил шесть колесниц, расписанных Понтормо и украшенных скульптурами Баччо Бандинелло. За ними следовали скакуны, покрытые львиными и тигриными шкурами, буйволы, символично представляющие слонов, лошади, наряженные под крылатых грифонов, и, чтобы воскресить дух античности, жрецы в тогах, ликторы и всадники, гордо несшие фасции и трофеи. Вся римская элита, одетая в развевающиеся хламиды, шла перед колесницей, на которой возвышалась живая пирамида, на вершине которой стоял голый ребенок, облокотившийся на лавровое дерево, что символизировало наступление золотого века. Для Изабеллы апогеем этого дня стал почет, оказанный ее брату. Он шел сразу за высшими представителями Церкви, его платье из бархата и парчи выделялось на фоне пурпурных мантий кардиналов, его величественная фигура и серьезное выражение лица вызвали всеобщее восхищение. Для Лукреции, как и для Изабеллы, особая милость святого отца к Альфонсо позволяла надеяться на то, что д'Эсте более не будут в опале. Также папа отличил и герцога Урбинского, супруга Элеоноры Гонзага, носившего траур по своему дяде Юлию II и державшего во время церемонии поводья лошади Льва X.
В Ферраре вновь воцарилось веселье. То собиралось большое общество, которым руководил Ариосто — «высокий бородач со светлыми волосами», то давали концерты в герцогском дворце. На великолепных клавикордах, доставленных учителем Лоренцо Павиа, Лукреция исполняла оды о любви. Ее пристрастие к красивым голосам и танцам было неистребимо. Ничто не приводило ее в большее волнение, чем голос знаменитого Троммбончино, певшего о муках сердца, и ничто не доставляло ей большего наслаждения, чем смотреть, как Никкола Сиенская и Катарина Валенсийская исполняют гальярду[54]. В такие вечера на стол ставили табурет, на него поднимался карлик Сантино и рассказывал басни, такие, как, например, «Волк, проповедовавший овцам». Дослушав ночные проповеди шута, Лукреция шла слушать иные проповеди в монастырь Святого Бернардина, где внебрачная дочь Чезаре, сестра Лукреция, учила ее тому, что главное в жизни — это не то, какие события происходят с нами, а то, как мы их принимаем.
Глава XXII
МУЗА АРИОСТО И ТИЦИАНА
С наступлением весны Лукреция порой ускользала из Феррары, чтобы отправиться со свитой в Бельригуардо. За крепостной стеной возникал гигантский портал с гербом д'Эсте наверху, за ним открывался передний двор; окружавшие его готические здания были украшены окнами с импостами, выходящими на большую арку и виднеющуюся за ней аллею из кипарисов, напоминающих зеленые веретена. Дальше простирался огромный парк, подчинившийся рукам садовников; ровные лужайки, кустики букса, подстриженные в форме конуса, пирамиды или шара, вечнозеленый лабиринт и фонтаны, украшенные статуями мифологических героев, — все это располагало к тому, чтобы еще раз перечитать «Азоланские беседы», и побуждало «стремиться к чему-нибудь веселому, чтобы не умереть от скуки». Просперо Прозери и Баттисто Стабеллино рассказали о способности Лукреции восхищаться: она не только обладала ею сама, но и умела передать ее своему окружению, словно внутри нее жило некое жизнерадостное божество, не позволявшее ей стареть. Можно было сказать, что время лишь ласково коснулось ее, подобно тому как солнце золотит плоды летом. Иногда вместе с двумя или тремя дамами она отправлялась по дороге в Кастеллину, возведенную на развалинах крепости. Там, вдали от любопытствующих взоров, она купалась в подземном гроте, где герцог Эркуле I повелел выложить мрамором бассейн, питаемый водами По.