Олоферно. И сколько еще других!
Дон Апостоло. Что касается брата Баязета, его история – любопытная и довольно страшная. Папа внушил ему, что Карл Французский отравил его, когда они вместе ужинали; Зизими всему поверил и принял из прекрасных рук Лукреции Борджа противоядие, которое через два часа освободило Баязета от его брата.
Джеппо. Видно, этот милейший турок плохо разбирался в политике.
Маффио. Да, у Борджа есть яды, которые убивают человека в один день или в один год, как заблагорассудится хозяевам. От этих проклятых ядов вино становится вкусней, и бутылку допиваешь с особым удовольствием. Думаешь, что пьян, а ты мертв. Или вдруг человек начинает чахнуть, кожа его сморщивается, глаза проваливаются, волосы седеют, зубы крошатся как стекло, попавшее в хлеб; он уже не ходит, а тащится, не дышит, а хрипит, не смеется, не спит, дрожит от холода на солнце в самый полдень; он еще юноша, а видом старик; некоторое время он еще томится в агонии и, наконец, умирает. И вот, когда он уже мертв, люди вспоминают, что полгода или год назад он выпил у Борджа стакан кипрского вина. (Оборачивается.) Да вот, господа, как раз перед вами Монтефельтро, вы его, может быть, знаете; он здешний житель, как раз с ним это и случилось. Вон он там, в конце площади. Посмотрите на него.
В глубине сцены, шатаясь, прихрамывая и опираясь на палку, проходит седой человек, очень худой, закутанный в плащ.
Асканио. Бедный Монтефельтро!
Дон Апостоло. Сколько ему лет?
Маффио. Двадцать девять – как мне.
Олоферно. Еще в прошлом году я его видел – он был здоровый и румяный, как вы.
Маффио. Три месяца тому назад он поужинал у нашего святейшего отца папы в его Бельведерском винограднике.
Асканио. Ужасно!
Маффио. О! Об этих ужинах у Борджа рассказывают неслыханные вещи!
Асканио. Там царит неистовый разврат, приправленный ядами.
Маффио. Смотрите, синьоры, как безлюдно вокруг нас на этой площади. Народ не решается подходить так близко к герцогскому дворцу; он боится, как бы яды, что день и ночь изготовляются там, не проникли наружу сквозь стены.
Асканио. Ведь в сущности, синьоры, посланники имели уже вчера аудиенцию у герцога. Наша миссия почти окончена. В свите посланников пятьдесят человек. Наше отсутствие даже не будет замечено, и я считаю, что для нас благоразумно было бы покинуть Феррару.
Маффио. И нынче же!
Джеппо. Успеется и завтра, господа. Я приглашен сегодня вечером на ужин к княгине Негрони, а я в нее без памяти влюблен и не хотел бы дать повод думать, что убегаю от самой красивой женщины Феррары.
Олоферно. Ты приглашен сегодня ужинать к княгине Негрони?
Джеппо. Да.
Олоферно. И я тоже.
Асканио. И я тоже.
Дон Апостоло. И я тоже.
Маффио. И я тоже.
Губетта(показываясь из-за колонны). И я тоже, синьоры.
Джеппо. А-а! Вот и синьор де Бельверана. Ну что ж! Мы отправимся туда все вместе и весело проведем вечер. Здравствуйте, синьор де Бельверана.
Губетта. Дай вам бог долгие годы, синьор Джеппо!
Маффио(шепотом, к Джеппо). Вы, Джеппо, наверно скажете, что я малодушен, но, если вы меня послушаетесь, лучше нам не ходить на этот ужин. Дворец Негрони примыкает к герцогскому дворцу, и я не очень-то доверяю любезностям синьора де Бельверана.
Джеппо(шепотом). Вы с ума сошли, Маффио. Негрони – очаровательная женщина; говорю вам, что я в нее влюблен, – а Бельверана – славный человек. Я справлялся о нем и о его родне. Мой отец сражался вместе с его отцом при осаде Гренады в году тысяча четыреста восьмидесятом.
Маффио. Это еще не доказывает, что он сын того отца, с которым был знаком ваш отец.
Джеппо. В вашей воле, Маффио, не идти на этот ужин.
Маффио. Если вы пойдете, пойду и я.
Джеппо. Коли так, хвала Юпитеру! – А ты, Дженнаро, разве не с нами нынче вечером?
Асканио. Неужели Негрони тебя не пригласила?
Дженнаро. Нет. Княгиня, видимо, сочла меня недостаточно знатным.
Маффио(улыбаясь). В таком случае ты, мой брат, отправишься на какое-нибудь любовное свидание.
Джеппо. Кстати, расскажи-ка нам, что тебе говорила в тот вечер синьора Лукреция. Она от тебя как будто без ума. Уж она тебе верно всего наговорила. На балу она чувствовала себя свободно и воспользовалась счастливым случаем. Женщины маскируются только для того, чтобы смелей обнажать душу. Лицо – под маской, сердце – нараспашку.
Донна Лукреция, за минуту до этого вышедшая на балкон и приподнявшая решетку, слушает их разговор.
Маффио. Да ты и поселился как раз напротив ее балкона. Ах, Дженнаро, Дженнаро!
Дон Апостоло. А это, приятель, небезопасно: ведь почтенный герцог Феррары, как говорят, очень ревнует свою супругу.
Олоферно. Да ну, Дженнаро, признайся, далеко ли зашел твой роман с Лукрецией Борджа.
Дженнаро. Синьоры, если вы еще будете говорить со мной об этой ужасной женщине, придется пустить в ход шпаги!
Донна Лукреция(на балконе; в сторону). Увы!
Маффио. Это шутки, Дженнаро, ничего больше. Но мне кажется, с тобою можно бы и говорить о ней, раз ты носишь ее цвета.
Дженнаро. Что ты хочешь сказать?
Маффио(показывая на шарф, который надет на Дженнаро). А этот шарф?
Дженнаро. Мне его прислала Фьямметта.
Маффио. Так ты думаешь. Так велела тебе сказать Лукреция. Но это Лукреция собственными руками вышила его для тебя.
Дженнаро. Ты в этом уверен, Маффио? От кого ты это знаешь?
Маффио. От твоего слуги, который передал тебе шарф: Лукреция его подкупила.
Дженнаро. Проклятие! (Сбрасывает с себя шарф, разрывает его и топчет ногами.)
Донна Лукреция(в сторону). Увы! (Опускает решетку и уходит.)
Маффио. Эта женщина все-таки хороша собой!
Джеппо. Да, но зловещий отпечаток лежит на ее красоте.
Маффио. Это золотой дукат с портретом Сатаны.
Дженнаро. О, будь проклята эта Лукреция Борджа! Вы говорите, эта женщина любит меня? Ну что ж, тем лучше! Пусть это будет ее наказанием. Она внушает мне отвращение. Да, она мне внушает отвращение. Знаешь, Маффио, ведь так бывает всегда: нельзя быть равнодушным к женщине, которая тебя любит. Ее надо или любить, или ненавидеть. А как любить такую? Чем больше женщина преследует нас, тем сильнее мы ее ненавидим. А эта женщина не оставляет меня в покое, одолевает, осаждает меня. Чем я мог заслужить любовь Лукреции Борджа? Разве это не позор, не бедствие? С той самой ночи, как вы во весь голос крикнули ее имя, мысль об этой гнусной женщине так ненавистна мне, что вы и представить себе не можете. Прежде Лукреция Борджа виделась мне только издали, на огромном расстоянии, словно страшный призрак, подымающийся над всей Италией, словно привидение, грозящее всем. Теперь это привидение – мое; оно приходит и садится у моего изголовья; оно любит меня и хочет лечь в мою постель. Клянусь моей матерью, это ужасно! Маффио, она убила синьора де Гравина, твоего брата, – ну что ж, я заменю его тебе, я отомщу ей за него! Вот он, ее гнусный дворец, дворец разврата, дворец предательства, дворец убийства, дворец прелюбодейства, дворец кровосмесительства, дворец всех преступлений, дворец Лукреции Борджа! О! Если я и не могу наложить клеймо на лицо этой женщины, я наложу его хоть на стену ее дворца! (Становится на каменную скамью, находящуюся под балконом, и кинжалом вырывает первую букву имени Borgia, так что получается слово orgia.)