В то время я уже достаточно знал и о мире, в котором победила октябрьская революция. Тем не менее, предчувствие поездки, ее близость, возбуждение, в которое она меня повергала, тайные надежды и многие другие чувства, о коих я сейчас умолчу, приводили к тому, что на поверхности моего сознания расцветало пышным цветом лишь то позитивное, что предлагали мне моя тогдашняя жизнь и ближайшее будущее. И я блаженно предавался созерцанию окружавших меня людей: все они были иерархами, бескорыстными и верными представителями революционной элиты, взявшей на себя ответственность за воплощение в жизнь романтических идей Хосе Марти. В те времена никто не пел Гуантанамеру восторженнее, чем я. Впрочем, это и вправду удивительно красивая песня.
Среди тех, кто ежедневно сеял передо мной семена истины, выделялся Йотуэль Хименес. Как и все остальные сеятели, он делал это с единственной целью: выставить себя в качестве самого последовательного борца за Революцию, самого верного и надежного знатока революционной действительности. Тем самым он надеялся если не вскарабкаться как можно проворнее по служебной лестнице, то, по крайней мере, без особых проблем оставаться на прежней ступеньке и при этом не потерять равновесия. В действительности он, как, впрочем, и все остальные, рассчитывал на то, что я сумею воспринять и воспроизвести сей способ поведения, внушенный мне примитивным методом индукции, и приспособить к ним свою этику, когда погружусь в живую действительность на территории Большого советского брата. Они полагали, что стабильность и твердость моих убеждений послужит залогом непоколебимости их собственных. Думаю, у меня есть все основания считать, что их поведение скрывало тайное намерение отмыть свою уже весьма испачканную и истерзанную совесть.
Йотуэль был высоким и нескладным, астеничным и слегка глуповатым, но добрым человеком. Всякий раз, исполняя свою роль, он старался делать это в присутствии тех, кто был ниже его в интеллектуальном плане и менее цельным в идеологическом, словно рассчитывая, что я тут же отправлюсь к своему дяде, всячески восхваляя его пыл и преданность революции, и при этом никто из наблюдавших за сей скоморошной игрой не усомнится в его искренности. Но, как бы то ни было, благодаря ему я узнал о Советском Союзе, пожалуй, даже больше, чем о самой Кубе.
Когда я вступил в пионерскую организацию, я уже знал, что в Советском Союзе дети, прежде чем вступать в пионеры, становятся членами другой организации, которая называлась октябрята. Мне рассказал об этом Йотуэль. Полагаю, он прочел это в какой-нибудь книге. Среди своих самых значительных жизненных неудач он всегда отмечал тот факт, что ему так и не удалось побывать в Великой Матери России. Когда он в этом признавался, то напускал на себя грустный и несчастный вид, прикидывался беззащитным и слабым, чем всегда вызывал в собеседнике симпатию и стремление защитить его. И он, сукин сын, прекрасно это знал. А посему, дабы не вызвать подозрений, не слишком часто устраивал такие представления.
Октябрята. Организация «детей октября». Было очевидно, что его кубинский эквивалент я уже проскочил. Каким образом я незаметно преодолел этот этап, я так и не узнал, хотя можно предположить, что на меня просто не обращали никакого внимания до того момента, пока я сам не заявил о себе, о чем я вам уже поведал. Однако этот мой решительный шаг был лишь одним из многих, пусть и весьма заметным, напоминавшим па в пасодобле или пас тореадора в корриде, не зря же я сын испанца и танцовщицы. Но тогда я еще не знал, куда в конечном итоге заведет меня сей пас. Даже и теперь у меня все еще остаются сомнения на этот счет. А потому не знаю, радоваться мне или печалиться. Тем не менее, интуитивно я осознал, что следует сделать соответствующие выводы и стараться оказаться в нужном месте в нужный час и во всех остальных случаях, которые предоставит мне будущая жизнь. Так я и пытаюсь всегда поступать с того памятного дня, который в конечном итоге представляется мне прекрасным. И я всегда буду стараться узнать все, чего не знал прежде.
Итак, когда советским детям исполнялось восемь лет, им на грудь, рядом с сердцем прикрепляли значок в форме красной пятиконечной звезды, в центре которого была фотография Ленина в детском возрасте. Эта фотография обладала волшебной силой. Она превращала ребенка в октябренка, особое существо. Начиная с этого момента, отмеченный таким образом ребенок должен был учиться больше и лучше. И еще он должен был заниматься общественной работой, дабы соответствовать различного рода предписаниям, возносящим его на сию высоту. Нет сомнения, что манипулирование людьми и протекционизм бытуют во многих местах нашей планеты, не только на маленькой, влажной и зеленой земле моего отца. В некоторых странах они становятся частью государственной системы. Мне об этом уже было кое-что известно.