Эти и подобные им истории передавались из уст в уста, и Павлуша, внимательно слушая их, никак не мог понять, почему это генералам да офицерам не по душе была даже сама мысль о том заведении, в котором они с Васильком стали учиться.
Глава третья
В ту зиму к новому, 1911 году отец приобрел в городе настольный календарь. Толщиной и величиной он был с большой журнал, стоил пятьдесят копеек. Дорогой Павлуша с Васильком с жадностью набросились на нею. Чего только не было в этом календаре! Напротив страниц с днями недели располагались листы с описанием главных работ, рекомендуемых к выполнению на ту пору. Предсказывалась погода и важнейшие события по Брюсову календарю. Но из всего этого особенный интерес для них представляли народные приметы и предсказания, как узнавать погоду на ближайшие дни, а может быть, и часы. Носит, например, свинья солому в хлев — к холоду, собака без видимой на то причины катается спиной по земле — будет ветер, гуси и утки плещутся в воде — жди дождя, а если кошка жмется к теплой печке — быть холоду. Там было немало и других примет. Часто всей семьей они обсуждали по вечерам все это, многие наблюдения находили верными, но все же с некоторыми утверждениями не соглашались, так как у них не было подтверждений из собственного опыта.
Кончалась одна часть календаря и начиналась следующая, где на каждый месяц вкратце указывались главные работы по садоводству, пчеловодству, советы по охоте и рыбной ловле. В конце помещался отдел объявлений. Там фирмы наперебой предлагали свои товары: ружья, сукна, часы, машинки швейные и многое другое. В этом же календаре Павлуша увидел запомнившуюся ему на всю жизнь картину — похороны графа Льва Толстого в Ясной Поляне. Правда, вся соль для него заключалась не в картине, где нескончаемым потоком двигались люди по поляне к лесу. Его занимали хитросплетения виньетки, окаймлявшей картину. Среди замысловатых завитушек он отыскал и разглядел нечто напоминавшее две головы. Одна — не то старая беззубая ведьма, не то Баба Яга, другая напоминала дремучего черта, раздирающего себе рот когтями.
Из журнала «Кормчий» Павлуша уже знал, что Лев Толстой за что-то был отлучен от церкви. Желая дознаться, за что же, он отбросил календарь и взялся за «Кормчего». Ему недолго пришлось отыскивать то, что его интересовало. Но сколько ни вчитывался мальчик, так и не мог он понять, за что же Льва Николаевича отлучили от церкви. Только все равно Павлуша твердо знал одно — граф не был убийцей, вором или грабителем. Долго еще терялся десятилетний мальчик в догадках и недоумении, что же такого плохого мог сделать граф Толстой…
Подходил сентябрь. Работе не видно конца. Самое хлопотное — с хлебом, да и за скотиной смотреть кому-то надо, а тут и с огорода время подошло убирать. Вся семья от мала до велика днюет и ночует в поле. И вдруг событие, так круто изменившее всю последующую жизнь Василька и Павлуши. Вот что пишет об этом В. П. Лукьяненко в своих воспоминаниях: «В первых числах августа 1912 года отец пешком приходит в степь в радостно-приподнятом настроении и объясняет Павлуше и мне: «В нашей станице открыли реальное училище, я вас обоих записал. Сдавать экзамены в училище 1 сентября». Освободили нас от всех работ на току, сохранив лишь обязанности пастухов. Отец знал, что можно пасти коров и готовиться к экзаменам».
Отец узнал, что для поступления в реальное училище необходимо, как того требовала комиссия, помнить главнейшие молитвы и важнейшие события из Ветхого и Нового заветов. Кроме того, испытуемый обязан был показать на экзаменах свое умение бегло читать и пересказывать прочитанное, грамотно писать под диктовку по-русски, наконец, прочитать наизусть одно из выученных стихотворений. Что же касается знаний по математике, то здесь от поступающего требовалось производить основные арифметические действия над целыми числами и, конечно, оценивалось умение решать как письменно, так и устно (чему придавалось большее значение) небольшие задачи.
Оставалось совсем мало времени, а готовиться надо было серьезно. Труднее всего Павлуше наверстывать по той причине, что он окончил три отделения, а в училище принимают только со знаниями по четырехлетней программе. Впереди меньше месяца, надо напрячь все силы. Одна арифметика чего стоит! Старшему, безусловно, легче, он все это проходил. Поэтому теперь по совету отца он помогает Павлуше. Стали вместе решать задачи, учить стишки и молитвы.
Так после первых радостей пришла пора серьезной заботы. Еще бы! Голова идет кругом от мысли, что он» станут реалистами, а там, как обещает отец, может, и в город поедут продолжать учиться. Он уже приобрел для обоих форму, фуражки с лакированными черными козырьками и пояса — широкие ремни с сияющей бляхой, а на ней три большие буквы «ИРУ» — Ивановское реальное училище.
Наконец-то все это позади. Началось ученье. И снова у Павлуши трудности — сказывается годичный пробел. Ему, конечно, приходится подольше засиживаться над уроками, чаще обращаться за помощью к окружающим. Но постепенно он преодолел свои затруднения. Застенчивый с виду, он отличался завидным упорством и мало-помалу сравнялся в знаниях с теми, кто не прерывал учения.
Однако на третьем году обучения в реальном училище, когда только-только Павлуша вошел в колею, случилось непредвиденное. Дело в том, что за обучение младших сынов своих Пантелеймон Тимофеевич должен был ежегодно вносить плату по 60 рублей за душу, то есть сразу 120 рублей. Сумма по тем временам немалая. Подошел срок, и тут оказалось, что он в состоянии пока рассчитаться только за одного. Нет у него сейчас денег. Значит, кто-то из двоих должен оставить учебу. Но кто? И выбор пал на Павлика. Он младший, может и дома посидеть годик. А Вася должен учиться — у него право старшего.
Долго переживал отец, не знал, как сказать сыну — мол, временно все это, ну, год-другой, а там, глядишь, появятся деньги, и учись на здоровье. Думал он, что жизнь станет покрепче с молодой вдовой, но та оказалась прижимистой. Забрала в свои руки все хозяйство, как истая казачка, да что-то чересчур. Ведет счет всему до мелочей: и сколько яиц накопилось в кладовке, и сколько масла коровьего стоит в погребе, и когда сало в городе подороже станет — все знает, всему учет ведет. Копит, бережет, не дает детям лишнего куска. Только и знает, что на продажу, на копейку все переводит. Не по душе все это Пантелеймону Тимофеевичу, не привык он так жить, да делать нечего — снявши голову, по волосам не плачут. Надо терпеть.
Мачехе не очень нравилась увлеченность отца своими младшими сынами. Настал час, и она сказала, когда однажды Пантелеймон Тимофеевич вошел в хату поздно вечером после игры в «дурачка» с соседями, что нравится это ему или нет, но осталось на учебу у нее только 60 рублей и ни копейки больше. К тому ж, заметила она, двоих сразу никто по всей станице и не учит. Слыханное ли дело? Да и к чему? Казаку грамота — чтоб читать-писать кое-как мог, а остальному вахмистр научит. Деды наши, говорит, кое-как крестик поставить могли на бумаге, а прожили не хуже нашего. Не забывай, что Петра скоро снаряжать надо, а деньги откуда возьмутся? Один конь обойдется во столько, что целый год можно и Васю и Павлика в реальном проучить.
Выслушал Павлуша отцовы слова молча. Горько ему стало в первую минуту. Но виду не подал. Может, и правда все наладится. Как знать — уродит хлеб на то лето, и будут у них деньги. И снова пойдет он учиться. Жаль только будет отстать от своих друзей — привыкли за три года друг к другу.
В первые дни он не знал, куда деться от скуки и невыразимой обиды. Часами ждал, когда Вася с занятий придет, расспрашивал его, смотрел тетрадки, даже готовил с его помощью домашние задания. Все надеялся на чудо.
И оно случилось. Через несколько дней законоучитель Василий Акимович Бигдаев при проверке отсутствующих спросил Васю Лукьяненко, где брат, почему он пропустил вот уже несколько занятий. Вася не утаил правды.
На следующий день по приглашению Бигдаева в школу явился отец. Они остались одни и долго о чем-то беседовали. Домой Пантелеймон Тимофеевич возвращался необыкновенно веселым, даже насвистывать что-то озорное пытался, подходя к хате, чего за ним давно уже никто не замечал.