В такие тревожные дни нередко можно было услышать причитания и плач. Оплакивали утопших. Тонули и в другие дни после наводнения, особенно дети. Случалось это горе уже тогда, когда большая вода спадала, оставляя огромные лужищи в балках и падинах. Тут же плескались гуси, перемежаясь с детворой, брошенной без присмотра. И редко случалось, чтоб кому-то из особо удачливых выпадало счастье подстеречь отставшую от ушедшей воды рыбину…
Помимо молвы и всего, что сохранилось в памяти редких теперь старожилов о самой станице Ивановской того времени, когда родился Павлуша Лукьяненко, есть сведения и о более ранней поре, той самой, когда еще первые запорожцы заселяли кубанскую землю.
Чтобы такие богатые рыбой, солью и дичью места, к тому же еще никем и никогда не обжитые, да были не-знакомы запорожцам ранее того часа, когда в Петербурге им наконец подписали в конце июня документ на право владения кубанскими землями, — в то трудно поверить.
Кошевой атаман Захарий Чепега спешил, посылая ранней весной премьер-майора Мокия Гулика для рекогносцировки на Тамань. Заполучена желанная грамота, и через месяц, в августе того же года, запорожский полковник Савва Леонтьевич Белый усаживает более трех тысяч казаков на полсотни байд, и вся команда отправляется в нелегкий путь. Капитан бригадирского ранга Павел Васильевич Пустошкин должен был способствовать благополучному приплытию к таманскому берегу, что и совершилось 25 августа 1792 года.
Затем из-за Буга, где укрылись запорожцы от царских немилостей, в самом начале сентября отправляется другая партия казаков. Предводительствуемые самим Захарием Чепегой, они направляются через Дон к Ейскому городку. Прибывших к концу октября пеших и конных, обоз и войсковое правительство застигла скверная погода. Потому и сообщил Чепега таврическому губернатору С. С. Жегулину, что они решили «на зимовлю расположиться по левую сторону реки Ей».
Как только весна окончательно утвердилась в округе и можно стало ночевать в пути под открытым небом, 10 мая 1792 года часть конной команды во главе с атаманом Чепегой снимается с зимней стоянки и продвигается вверх по течению Кубани к Усть-Лабинскому редуту. Отсюда казаки будут просить соизволения высшего начальства указать то место, где следует основать первый кордон Кубанской пограничной стражи. Так возникли в десяти верстах один от другого казачьи кордоны, в каждом из которых разместился гарнизон в пятьдесят человек под началом одного старшины. Уже к июню того же года были заложены десять кордонов и главный из них — Ореховатый, где поселились сто пятьдесят три казака. А в скором времени неподалеку от кордона заложили крепость и град Екатеринодар.
Через три дня по возведении кордонов Чепега отправляет рапорт таврическому губернатору, где отмечает, что казаки, не теряя «к домостроительству нынешнего удобного времени, заводят свои воинские селения по-над рекою Кубаном… между коими повыше Казачьего ерка верст за пятьдесят и главный войсковой град…».
Непуганая дичь, тараща глаза на воздвигаемые сооружения, сторонилась звона топора и визга пилы. Таились под кустами тернов фазаны и зайцы, дрофы, припадая к земле и замирая, прерывали свой бег, натыкаясь на следы человеческих ног. И только седобородые ковыли султанами развевались как ни в чем не бывало посреди нетронутых девственных трав, горделиво не замечая перемен.
Так начиналось утро кубанской казачьей истории, ее хлопотная, полная надежд и опасностей пора…
Дошли до наших дней и сохранились и другие источники, обращаясь к которым без труда убеждаешься, откуда и как «пошла-есть» та сила, что берется в нашем народе и, подобно родниковой воде, пробивается к свету сквозь толщу земную и являет-таки миру чистоту и целебную силу свою, оставаясь сама незамутненной вопреки всякому, казалось бы, здравому смыслу.
Источником таковым служит и записка, составленная есаулом Глинским по требованию областного начальства. Она содержит интересные фактические данные об истории станицы Ивановской, начиная с ее возникновения и кончая временем написания (апрель 1902 года). Приведем текст этой записки в некотором сокращении как документ своего, теперь уже такого далекого от нас времени:
«Станица Ивановская начала населяться с 1793 года и первое время имела название не станицы, а просто куреня Ивановского и только в 1850 году была переименована в станицу Ивановскую. Первые поселенцы были исключительно запорожские казаки, которых пришло сюда до 800 душ различного возраста, но немного после население Ивановского куреня быстро стало увеличиваться, так как сюда начали приходить и селиться казаки Черниговской и Полтавской губерний, а в 1830 году сюда же переселилась большая часть жителей селения Ольгинского. Причиной переселения ольгинцев были разливы реки Кубани, возле которой стояло селение Ольгинское, а главным образом — частые набеги черкес, живших по ту сторону реки Кубани, которые, несмотря на то, что почти повсюду по берегу реки Кубани стояли сторожевые посты, все-таки переправлялись через реку Кубань, нападали на ближайшие станицы, грабили и уводили скот и людей к себе. Станица Ивановская чуть ли не больше других терпела от набегов черкес, особенно в зимнее время. Желая хоть немного защитить себя от этих набегов, ивановцы вынуждены были окопать свой курень рвом и обнести плетнем, а по углам этой изгороди поставить по одной пушке, но все это не помогало, и черкесы продолжали набеги.
Нередко черкесы нападали и на самые сторожевые посты и вырезывали там сторожевых казаков…
К 1870 году население станицы значительно увеличилось, и чувствовался существенный недостаток в земельном наделе, а потому в 1875 году жителям станицы Ивановской был нарезан дополнительный надел, но переселяться туда сначала не решались, а сдавали сперва эту землю за деньги кому придется и только в 1891 году начали переходить туда и устраиваться; переселение это продолжалось и в 1892 году, и в 1893 году. Переселившиеся на дополнительный надел жители станицы Ивановской таким образом основали хутор Ново-Ивановский, находящийся в нескольких верстах от станицы Тихорецкой».
Далее в записке упоминаются церковь Сретенья Господня, построенная в 1796 году переселенцами, и другая — на месте бывшей полковой церкви Тенгинского полка, отстроенная окончательно к 1887 году. И еще говорится в записке о самых значительных постройках в станице, в числе которых «магазин, построенный в 1896 году по проекту академика Львова, стоит обществу 10 600 рублей, и новая двухклассная школа, построена в 1899 году хозяйственным способом, стоит 26000 рублей».
Вот и все, что смог примечательного поведать нам безвестный ныне есаул о станице, где родился будущий ученый.
Сладки младенческие сны, и нет заботы ни Павлуне, ни Васильку — самым малым под отцовским кровом. Отцу же не до сна. Еще с полночи стал ворочаться он с боку на бок, боясь проспать предутренний час. Не ближний свет — выбираться с края станицы до центра, а там в отдел[2] ехать, чтоб к обеду добраться.
Тронулся до света. Утренняя зорька еще висела яркой лампадкой по краю станицы. Дохнуло от лимана ветерком, и месяц-молодик под той зорькой стал похож на вогнутый от сквозняка язычок пламени. Набирая силу, робко озеленив сперва краешек неба, а потом охватив его ширь, менялась, незримо и тонко алела над степью, растекалась заря. Так незаметно в пути, посреди свежей, молодой еще нивы, оглянешься вдруг, а кругом давно маков цвет алеет. Конские копыта мягко и тупо, будто обернутые тряпками, погружались в прохладную, еще неразличимую во мраке бархатную пыль. Кони попеременно отфыркивались, тревожа сыроватую и чуткую тишину предутреннего раннего часа. Звякала на выбоинах сбруя, линейка пружинила на стальных рессорах и мягко катила, слегка покачиваясь, как седло.