– Да! Я все это, потому что люблю тебя! – возразилъ Агирре. – Понимаешь ли ты, что дѣлаешь, Луна? Представь себѣ, что передъ твоимъ дядей Забулономъ вдругъ выложатъ на прилавокъ тысячи фунтовъ, а онъ повернется къ нимъ спиной съ презрѣніемъ, чтобы пойти въ синагогу. Развѣ онъ такъ поступитъ? Такъ вотъ. Любовь – тоже даръ судьбы! Какъ и красота, богатство и власть. Всѣ мы, рождающіеся на свѣтъ, можемъ получить одну изъ этихъ счастливыхъ случайностей, но немногимъ онѣ даются! Всѣ живутъ и умираютъ, думая, что они познали любовь, думая, что она вещь обычная, потому что смѣшиваютъ ее съ удовлетвореніемъ животнаго чувства. А на самомъ дѣлѣ любовь – привиллегія, случайный лотерейный выигрышъ, какъ милліоны, какъ красота, которыми пользуются лишь немногіе. И вотъ, когда любовь становится на твомъ пути, Луна, Лунита, когда судьба подноситъ тебѣ своей рукой счастье, ты поворачиваешься спиной и уходишь! Подумай хорошенько! Еще есть время! Сегодня, гуляя по Королевской улицѣ, я видѣлъ расписаніе пароходовъ. Завтра одинъ уходитъ въ Портъ-Саидъ! Достаточно небольшого усилія! Бѣжимъ! Тамъ подождемъ парохода, который повезетъ насъ въ Австралію.
Луна гордо вскинула голову. Исчезла сострадательная улыбка, меланхолическая грусть, съ которой она слушала молодого человѣка. Глаза ея блестѣли жесткимъ блескомъ, голосъ ея звучалъ жестоко и рѣзко:
– Доброй ночи!
И она повернулась къ нему спиной и бросилась бѣжать. Агирре послѣдовалъ за ней, на разстояніи нѣсколькихъ шаговъ.
– Такъ ты уходишь! – воскликнулъ онъ. Такъ! И мы больше не увидимся! Развѣ возможно, чтобы такъ кончилась любовь, которая была для насъ цѣлой жизнью?
Въ протестантской церкви замеръ гимнъ. Умолкъ колоколъ католическаго собора. Военная музыка затихла гдѣ-то далеко въ городѣ. Гнетущее безмолвіе окутало влюбленныхъ. Агирре казалось, что міръ опустѣлъ, что свѣтъ погасъ навсегда, и что среди хаоса и вѣчнаго молчанія жили только онъ и она.
– Дай мнѣ по крайней мѣрѣ руку! Мнѣ хочется въ послѣдній разъ почувствовать ее въ своей! He хочешь?
Она, казалось, колебалась, потомъ протянула ему правую руку, такую безчувственную и холодную!..
– Прощай, Луисъ! – сказала она коротко, отводя глаза, чтобы не видѣть его.
Она продолжала однако говорить. Она почувствовала потребность утѣшить его, какъ всѣ женщины въ минуту великаго горя. Пусть онъ не отчаивается. Жизнь ждетъ его съ ея сладкими надеждами. Онъ увидитъ свѣтъ. Онъ еще молодъ.
Агирре говорилъ сквозь зубы, обращаясь къ самому себѣ, какъ безумный. Молодъ! Какъ будто для горя существуютъ возрасты. Недѣлю тому назадъ ему было тридцать лѣтъ! Теперь онъ чувствуетъ себя старымъ, какъ міръ.
Луна сдѣлала усиліе, чтобы освободиться отъ него, боясь, что прощаніе затянется, боясь за себя, неувѣренная въ своей стойкости.
– Прощай! Прощай!
На этотъ разъ она уходила безповоротно и, не въ силахъ послѣдовать за ней, онъ позволилъ ей уйти.
Агирре провелъ ночь безъ сна, сидя на краю постели, пристальнымъ тупымъ взоромъ разглядывая рисунокъ обоевъ на стѣнахъ комнаты. И это могло случиться! И онъ позволилъ ей уйти навсегда, какъ слабый ребенокъ. Нѣсколько разъ онъ съ удивленіемъ замѣчалъ, что говоритъ вслухъ:
– Нѣтъ. Это невозможно. Этого не будетъ!
Свѣча потухла и Агирре продолжалъ въ темнотѣ свой монологъ, не сознавая, что говоритъ, «He будетъ этого! He будетъ этого!» – бормоталъ онъ рѣшительно. Но ярость смѣнялась упадкомъ духа, и онъ спрашивалъ себя, что можетъ сдѣлать онъ, чтобы выйти изъ этого мучительнаго состоянія. Ровно ничего.
Несчастье его непоправимо. Они возобновятъ свой жизненный путь, идя каждый своей дорогой! Завтра они поднимутъ паруса, чтобы направиться къ противоположнымъ странамъ и у каждаго изъ нихъ останется только воспоминаніе о другомъ. А подъ разъѣдающимъ прикосновеніемъ времени это воспоминанье будетъ все слабѣть, тускнѣть и разсѣиваться. И это конецъ сильной любви, страсти, способной заполнить цѣлую жизнь. И земля не содрогнется, ничто не шевельнется, – міру скорбь ихъ останется неизвѣстной, какъ несчастіе, постигшее пару муравьевъ! О жалкая доля!
Онъ будетъ скитаться по міру, влача за собой свои воспоминанія, быть можетъ даже ему удастся ихъ забыть, ибо жить можетъ лишь тотъ, кто умѣетъ забывать. А когда съ годами его скорбь утихнетъ, онъ станетъ пустымъ человѣкомъ, улыбающимся автоматомъ, способнымъ лишь на грубо чувственныя вожделѣнія. И такъ онъ будетъ жить, пока не состарится и не умретъ.
А она, красавица, отъ которой на каждомъ шагу, казалось, исходили музыка и благоуханіе, она, несравненная, единственная, также состарится, вдали отъ него. Она будетъ, какъ всѣ еврейки: – прекрасной матерью, растолстѣвшей отъ семейной жизни, вялой вслѣдствіе свойственной имъ плодовитости, окруженной кучей дѣтей, занятой ежечасно наживой и накопленіемъ. Она станетъ похожа на полную желтую грузную луну, нисколько не напоминающую весеннее свѣтило, освѣщавшее короткія лучшія мгновенія ея жизни. Что за иронія судьбы! Прощай навсегда, Луна. Нѣтъ, не Луна! Прощай, Орабуэна!