Вручая Филиппу деньги и грамоты, он добавил:
- Ну, друг мой, постарайтесь исполнить ваше поручение с честью. Мне поручено оказывать вам всяческое содействие. Желаю удачи, господин Мейер.
Когда Филипп ступил на палубу корабля, внимание его было привлек вылезший из люка моряк - он стоял спиной, но фигура его показалась Гуттену знакомой. Вот он повернулся, и Филипп понял, что не ошибся.
- Андреас! - приветливо окликнул он его.
Как ни пытался Гольденфинген казаться веселым, видно было, что душу его снедает глубокая печаль. Филипп запомнил Андреаса дюжим крепышом в самом расцвете сил, а теперь перед ним стоял почти старик - с бледным морщинистым лицом, потухшими глазами, с запущенной полуседой бородой.
Через несколько дней моряк прерывающимся от сдерживаемых рыданий голосом признался ему:
- Что мне вам сказать, ваша милость? Я опозорен навеки, мне некуда деваться. Я не верю, что моя Берта спозналась с нечистой силой, но все - не только в нашей деревушке, но и по всему побережью Дуная - ее считают ведьмой. Вот я и сказал себе однажды: "Хватит мне сочувственных вопросов и издевательских советов. На Дунае свет клином не сошелся, здесь мне больше не житье, поеду в Испанию". С тех пор я здесь. Всегда рад малейшей возможности сорваться с места: убегаю от своего прошлого.
Двое мужчин стояли на палубе, глядели на синь Средиземного моря, но думали каждый о своем. Гольденфинген, еще совсем недавно наслаждавшийся вечной сменой мест и лиц, теперь затосковал по тихой пристани. Он не знает, куда идти; никто и нигде не ждет его. А у Гуттена в подкладке камзола зашито письмо, от которого зависит судьба Европы и его собственная судьба. Корабль может затонуть, может подвергнуться нападению пиратов, которые отнимут письмо, а вместе с ним и его, Филиппа, жизнь; письмо может попасть в руки воров, как случилось с копией. Кто достал ее из выдолбленного в каблуке тайника? Неужели фон Шпайер? Без сомнения, он понял, какое поручение выполняет Филипп и кто он такой, а иначе не предложил бы проделать путь до Генуи вместе. Ну а сам-то он кто таков? Верноподданный императора? Доверенное лицо братьев Вельзеров? Лазутчик французского короля или даже самого Сулеймана? В наши дни предательство вошло в обиход. Разве не предал великий коннетабль своего двоюродного брата, короля Франциска Первого?
Голос Гольденфингена вывел его из задумчивости:
- По левому борту судно! Идет наперерез. Орудийный залп заглушил его слова и подтвердил подозрения. Быстроходный корабль, поставив все паруса, стремительно настигал их.
- Так и есть: берберийские пираты! - вскричал капитан, выпустив в воздух три ракеты.- Не вздумайте сопротивляться! Все потеряем, да по крайней мере хоть шкуру свою спасем.
Нос пиратского парусника протаранил борт, и на палубу спрыгнуло не меньше тридцати вооруженных людей. Их предводитель, высокий, смуглый, рыжеволосый, хрипло закричал:
- Кто капитан этой сволочной лоханки?
- Я,- оробев, ответил Гольденфинген.
- Позволено ли будет спросить, за каким дьяволом ты выпустил ракеты? Какого святого собрался праздновать, мерзавец? У меня руки чешутся охолостить тебя, как кота!
Лицо его показалось Гуттену знакомым, а голос он явно где-то слышал. Но где, когда, при каких обстоятельствах? В эту минуту глаза их встретились, и оба воскликнули одновременно:
- Гуттен!
- Герреро! Мой благодетель-янычар!
- Откуда ты взялся?
- Я вправе спросить тебя о том же. Где же твоя чалма и шаровары?
- В заднице. В одну прекрасную лунную ночь я сменил наряд. По возвращении в Константинополь мы решили захватить какую-нибудь посудину и начать войну на свой страх и риск. Мы наводили ужас на всю Каледонию, скажу тебе без похвальбы, и дела наши шли превосходно. Мы доплывали до самой Корсики... Но лучше скажи-ка мне, Филипп фон Гуттен, ты все еще уподобляешься пустыннику или все же использовал то, чем наделила тебя природа?
- Замолчи, ради бога! - смутился Филипп.- Ответь мне лучше, почему не вернулся, как обещал, в лоно христианства?
- Ах! - вздохнул разбойник.- Погубит меня моя доброта. Корабль-то мы угнали, да вот незадача: половина нашей беглой команды - магометане. Где бы мы к ними укрылись в случае необходимости?
- Вот тут бы я тебе и пригодился. Отчего ты не разыскал меня?
Четыре пушечных выстрела оборвали беседу.
- Прямо по курсу папские галеры! - закричал кто-то из пиратов.
Герреро, безнадежно махнув рукой, заметил:
- Четыре галеры... идут на всех парусах, нам не выстоять. А все из-за этого мерзавца, успевшего пустить ракеты! Позволь, Филипп, я помогу ему стать смотрителем султанского гарема.- И он схватился за свой ятаган.
- Полно, полно! - остановил его Филипп.- Не стоит брать на душу лишнего греха - их у тебя и так предостаточно. Вот что: я напишу имперскому послу в Риме и попрошу заступиться за тебя.
- Не поможет,- безразлично отозвался андалусиец.- Видно, мне на роду написано болтаться в петле. Что ж, чем раньше, тем лучше.
Когда папская эскадра легла на обратный курс, Гуттен сказал Гольденфингену:
- Молю бога, чтобы капитан доставил императору мое письмо, где я испрашиваю милости для этого человека.
- Не хотелось бы мне разочаровывать вас, но я сильно опасаюсь, что ему не выпутаться. На нем тройная вина: он вероотступник, пират и мусульманин. Таких, как он, в плен не берут, а вешают на стене замка Сан-Анджело.
- Бедняга! Должно быть, мой отец был прав, когда говорил, что, как бы кто ни прожил жизнь, конец у всех одинаков.
- Истинно так. Раз уж явился на свет божий, терпи и мучайся, пока судьба тебя не доконает. И спасения от судьбы нет. Человек счастлив только в детстве, а если в юности перепало немного счастья, и за то скажи спасибо.
- Гони прочь черные мысли! Уныние - великий грех. Тебе еще повезет, и ты будешь счастлив - вот попомни мои слова.
Набережные и улицы Барселоны были запружены сновавшим взад-вперед народом.
- Скажи-ка, добрый человек,- обратился Гуттен к седобородому моряку,как мне пройти к ратуше?