Потянулись зеленые луга, покрытые сочной зеленью, пальмовые рощи, небольшие болота у подножья исполинских деревьев, в ветвях которых испускало мелодичные трели множество разнообразных птиц в ярчайшем оперении. Отряд вышел на берег реки, полноводной и глубокой, как Токуйо.
– Это Яракуй, – сказал Эстебан Мартин, – мы двинемся вдоль левого берега и пройдем, сколько можно будет. В здешних краях, ваша милость, самое лучшее – идти вдоль русла: и с пути не собьешься, и в засаду не попадешь, и людям несравненно легче. Переправимся у самого истока – возле ущелья, и через него, соединившись с отрядом Гольденфингена, спустимся в льяносы.
– Интересно знать, как-то чувствует себя наш толстяк? – сказал Себальос.
– Что ж, он порастрясет свое брюхо, можете не сомневаться. Нет на земле места бесплодней и угрюмей, чем Сьерра-де-лос-Хирахарас. Андреасу и его людям придется одолеть двенадцать подъемов и спусков, пробраться сквозь колючие заросли… Путь ему лежит через края, проклятые богом.
– Вот бедняга!
– Но зато потом он попадет в Баркисимето, и там будет повеселей. Во всей округе это самые плодородные долины. Маисовые поля простираются на целые мили, в лесах прорва всякой дичи, а ветви фруктовых деревьев сгибаются до земли под тяжестью плодов. Говорят, в Баркисимето живет больше тридцати племен – сто тысяч человек.
– Черт возьми! – воскликнул Спира. – Не многовато ли для нас?
– Нет причин тревожиться, ваша милость, – успокоил его Мартин. – Хотя на каждого из нас приходится по десять тысяч индейцев, они никогда не смогут объединиться и позабыть рознь и распри, никогда не станут единым народом. Междоусобица у них в крови, и недуг этот именем Христовым лечат испанцы.
Яракуй обмелел в считанные дни. Войско брело по песчаному берегу под густым навесом пышной листвы. Многие пехотинцы разулись и, закинув альпаргаты за спину, шлепали босиком по воде. Однако подъем чем дальше, тем становился трудней – лес стоял сплошной стеной.
– Полдень, – сказал Филипп, поглядев через переплетение ветвей на небо, – а темно, как вечером.
– Мы попали в царство Марии Лионсы, – ответил ему юноша-индеец. – Молитесь, ваша милость, чтобы она не подстроила нам еще какой-нибудь каверзы.
– Ты думаешь, это ее рук дело?
– Нет никакого сомнения, ваша милость. Она не простит нам тех десятерых, что были растерзаны псами.
– Эй, приготовить оружие! – раздался голос идущего впереди Спиры. – Отставить! Это наши! Клянусь небом, это Санчо Мурга. Кажется, он захватил пленных.
– Вот, ваша милость, пригнал пятьдесят семь дикарей взамен тех, что удрали.
– Слава богу! Можем немедля отправить их за кладью. Займись этим, Мурга. Выделить тебе еще солдат для охраны?
– Незачем, ваша милость, обойдемся своими силами. Эти индейцы неопасны. Поглядите – они из племени какетио.
– Император воспретил…– начал было Вильегас, но Санчо пренебрежительно отмахнулся от него:
– Приказывайте, сеньор губернатор, а я подчинюсь. Так что: отпустить их или отправить за продовольствием и прочей кладью?
– Ты поступил правильно, Санчо, – после недолгого раздумья сказал Спира. – Государь с нас не взыщет…
Вильегас закусил губу, а Спира продолжал:
– Ну а где нам добыть еще сорок три носильщика?
– Я все уже обдумал. До деревни, где живут эти индейцы, – полдня пути, даже меньше. Отчего бы нам не напасть на нее? Они так боятся лошадей и собак, что не окажут нам никакого сопротивления, так же как эти их собратья, на которых мы надели колодки. Себальос до тонкостей превзошел науку охоты за людьми.
– Да, это потрудней, чем стреножить быка, – горделиво отозвался тот.
Франсиско Веласко, слушая этот разговор, скривился от омерзения, что не укрылось от внимания Гуттена.
– Что ж, ты неплохо придумал, – сказал Спира. – Дай-ка мне двоих пленных в проводники, а сам с остальными отправляйся за грузом. Встретимся в этой самой деревне.
Как и предсказывал Санчо, жители сдались без боя.
Деревня состояла из сотни соломенных хижин. После полуночи, когда лунный диск уже потускнел, испанцы окружили деревню, подожгли несколько домов, стоявших на отшибе, и дали залп из аркебуз, славя Святого Иакова. Однако, несмотря на собак и лошадей, захватить удалось только двадцать четыре человека, и среди них двух жен местного касика.
– Погасить огонь! – распоряжался Спира. – Всех заковать! С женщинами вести себя учтиво: они нам понадобятся, когда будем заключать мир. Веласко! Поручаю их тебе! Следи, чтобы не убежали и чтобы никто не смел обидеть их. Ну а вы, маэсе Эстебан, – он повернулся к переводчику, – освободите двоих пленников: пусть отправятся к касику и скажут ему, что я пришел с миром, и если он согласен заключить с нами союз, я верну ему жен и освобожу занятое селенье.
– Вы поступаете по справедливости, сеньор губернатор, – сказал Вильегас. – Признаюсь вам, мне сначала не пришлось по вкусу, что вы нарушили указ императора и обратили в рабство дружественное нам племя…
Глаза Спиры вспыхнули, но Вильегас, ничего не замечая, продолжал:
– Но теперь понимаю, что вы сделали это, чтобы заключить с ними мир, и не стану упрекать вас. Кроме того, я понимаю, что вас тревожит груз…
Спира устремил на него взгляд.
– Выслушайте меня, сеньор Вильегас, и постарайтесь понять. Я – капитан-генерал и губернатор Венесуэлы. Я облечен властью и располагаю силой, чтобы делать в этой стране все, что мне захочется. Кто вы такой, что беретесь судить о моих действиях?
Франсиско Веласко долго восхищался красотой пленниц.
– Это бывает…– лукаво сказал ему кто-то из ветеранов. – Поначалу мы на них и смотреть не хотим, как сытый не станет есть маисовую лепешку. Но когда на зубах паутина заведется, лепешка покажется райской пищей. Совсем даже они не хороши, Веласко: просто ты слишком изголодался.
Наступила ночь; из леса, со всех сторон подступавшего к деревушке, слышалось стрекотание сверчков и посвист какой-то ночной птицы. Дневной жар сменился ночной сыростью. Испанцы, завернувшись в плащи, сидели вокруг костра. Доминго Итальяно строгал кинжалом деревяшку. Веласко подкрался к нему со спины:
– А-а. бездельник, вот как ты несешь караул?!
– Чему быть, того не миновать.
– Дал бы ты мне как следует разглядеть этих индеанок, – попросил Веласко, входя в хижину. – У-у, какие хорошенькие, даром что дикарки! – через несколько минут донесся оттуда его голос.
– Уймись-ка лучше, если не хочешь неприятностей. Губернатор шутить не любит.
Веласко растянулся на земле, закинул руки за голову.
– Ах, сейчас бы какую-нибудь милашку под бок! С самого Коро живу монахом.
– Ишь размечтался! Довольствуйся воспоминаньями.
– Ты думаешь, эти бабенки нажалуются Спире? Да никогда! Они, видать, совсем не прочь… Видел бы, как они в меня вцепились, чуть только я ступил на порог.
– Ладно. Если тебе так уж приспичило, пользуйся возможностью до рассвета. В случае чего я свистну.
Рассвело; поднялся разноголосый птичий щебет. Костер прогорел и едва дымился. Доминго Итальяно спал крепким сном, так же как и остальные часовые.
– Мерзавцы! – нарушил их покой крик вынырнувшего как из-под земли Спиры. – Спите на посту! Где ваш капитан?
– Вон там, – показал Доминго Итальяно.
Спира, размахивая факелом, вошел в хижину и едва не ослеп от бешенства: на полу в чем мать родила лежали Веласко и пленницы.
– Негодяй! – закричал Спира. – Как смел ты обесчестить чужих жен, и к тому же еще жен здешнего касика?! Из-за тебя мы не сможем заключить с ним союз!
– Ваша милость, – забормотал, вскочив, Веласко. – Это не я! Они сами…
– Ты еще будешь мне рассказывать, что они тебя принудили провести с ними ночь?!
– Клянусь, ваша милость, клянусь, что…