Знавшие слова этой песни гости во главе с мамашей Ямаути сначала робко подхватили:
И потом окрепшими голосами дружно грянули:
Потом старик Сэнсаку промурлыкал ещё одну песенку:
Затем раздался голос достопочтенной госпожи Ямаути:
Все хором продолжали:
Кто-то воскликнул: «Смотрите! Вон там белеет. Должно быть, восходит луна!» Над горами действительно уже струился какой-то свет. Но луна вела себя, как знающий себе цену актёр, который тем меньше спешит с выходом на сцену, чем больше неистовствует нетерпеливая публика.
Почтенная мамаша Ямаути снова подала голос:
«Уж много раз бывал я на Востоке», — начала она, и громкий хор присутствующих продолжал:
Наконец из-за гребня горы показалась луна. Круг её отразился в пруду, серебристо-голубым светом засверкала его гладь, молочной белизной засветились нежные водяные лилии, и стал отчётливо виден каждый их лепесток. Кто-то из присутствующих заверещал:
Затем ещё кто-то запел одну из тех прелестных народных песен, что родились в Хаката:
Потом один из гостей продекламировал нечто в стиле Удзаэмона:
Под конец кто-то запел:
Эту песенку, вышедшую из весёлого квартала Гион, подхватили все. На сей раз к хору присоединился даже я.
Когда луна была уже на середине неба, понемногу все стали возвращаться на свои места. Появилось снова вино. Ведущий концерт потребовал, чтобы каждый, не утаивая своего таланта, исполнил какой-либо номер. Первой выступила Кёко Ямаути. Она станцевала «Времена года в Киото». Затем какая-то старушка из «обитательниц деревушки Нандзэндзи» спела народную песню под аккомпанемент самисэна. Когда это пение кончилось, стали вызывать господина Умэхара — того, который торговал оби. Со всех сторон раздавались голоса: «Маслодела! Маслодела!», «Луковицу! Луковицу!». Господин Умэхара сперва, как это водится, немного поломался, потом сказал: «Но в таком случае мне придётся снять штаны!» Он действительно снял с себя шаровары, подоткнул сзади подол кимоно и, приняв позу человека с коромыслом на плече, стал расхаживать, выкрикивая: «А вот масло! Кому масла? Масла кому?» С неподражаемым искусством настоящего комика он изображал уличного продавца масла. «Масло! Кому масла?» — кричит он, идя по улице. Вот он останавливается около какого-то дома и, оглянувшись вокруг, шмыгает в дверь. Затем он осторожно отодвигает перегородку одной из комнат, просовывает туда голову и сладким голосом спрашивает: «Мадам! Не угодно ли масла?» Получив, видимо, утвердительный ответ, маслодел быстро входит в дом. Он комически облизывает палец, будто бы перемазанный в масле, и затем проделывает весьма красноречивые движения телом. После этого он с невинным видом, будто ничего особенного не произошло, выходит на улицу и продолжает свой путь, снова выкрикивая: «А вот масло! Кому масла?»