С господином Ямаути нас сближал не только интерес к народной музыке. Выяснилось, что мы оба — тайные поклонники изумительного таланта господина Сэнгоро Мояма, выступавшего в театре старинного фарса Кёгэн. Строго говоря, жители Киото не особенно избалованы театральными зрелищами. Столичные артисты со своими современными спектаклями и концертами время от времени наезжают ещё в Осака, но в Киото они почти не заглядывают. Если не считать классической драмы Кабуки — некоторые постановки этого театра изредка ещё можно смотреть, — то киотосцу, собственно, и ходить некуда. Из того, что ещё более или менее терпимо, в конце концов остаётся такая древность, как трагедия Но, или не более современный фарс Кёгэн. Этими двумя видами театральных представлений главным образом и пробавляются жители Киото. Мы с господином Ямаути предпочитали ходить в театр старинного фарса и постепенно независимо один от другого сделались почитателями игры господина Сэнгоро. Это своё имя, как и само дарование, он унаследовал от своего отца Сэнгоро, слава которого в своё время гремела по всей Японии. Старший Сэнгоро был ещё жив и продолжал выступать на сцене, но уже под новым именем- Сэнсаку. Старик Сэнсаку — так теперь все называли этого некогда знаменитого артиста. Его игра многим нравилась и до сих пор, но ему уже перевалило за восемьдесят, и, что б там ни говорили, возраст давал себя знать. Зато младший Сэнгоро был сейчас в самом расцвете сил. Моей жене он настолько нравился, что она даже находила в его внешности какое-то сходство с прославленным Фреди Астером.[3] Зная, что втайне меня снедает желание научиться старинным водевильным песенкам и танцам, она стала настойчиво советовать мне начать брать у него уроки. Слух об этом какими-то путями дошёл, видимо, и до самого Сэнгоро, и через людей, близких к госпоже Окумура, он стал наводить справки, не желаю ли я в самом деле с ним позаниматься. В дни, когда Сэнгоро приходил давать уроки в дом Ямаути, меня тоже часто туда приглашали. По правде говоря, у меня было очень сильное искушение стать учеником этого блестящего комедийного актёра. Но, как на грех, последнее время у меня заметно стала слабеть память, я лечился от гипертонической болезни у осакского профессора господина Фусэ, и походка у меня стала какой-то старческой, расслабленной. По временам я еле волочил ноги, так что о плясках не могло быть и речи. Правда, я мог бы заняться пением. Но и тут сначала нужно было попробовать, хватит ли у меня дыхания. Фукуко Окумура, у которой моя жена брала уроки пения и танцев, пробовала иногда заставлять петь и меня. Но из этой затеи ни разу ничего не вышло. У меня сразу же начиналась одышка, и на этом дело кончалось. В силу этих причин я и не мог никак отважиться поступить в ученики к господину Сэнгоро. Когда об этом заходила речь, я смущался, робел и откладывал свою затею со дня на день.
Как раз в это время мы с женой получили приглашение на любительский концерт, устраиваемый по случаю полнолуния 17 сентября. Когда мы ознакомились с отпечатанной на мимеографе программкой, то увидели, что в программу концерта включались сцены из старинных фарсов, а также народные и жанровые песенки и пляски. Концерт устраивался по инициативе кружка наших друзей, обитавших на территории храма Нандзэндзи. Выступления готовились под руководством господина Сэнгоро Мояма. Увеселение должно было состояться в доме некоего Уэда, жившего близ того же храма Нандзэндзи. С этим господином я ещё не был знаком. Как мне стало известно позднее, своим приобщением к искусству он был обязан достопочтенной мамаше господина Ямаути. Началось с того, что она уговорила жену Уэда Тиэко взять себе в учителя господина Сэнгоро, а кончилось тем, что комическим трюкам и весёлым пляскам обучалась уже вся семья, начиная с главы семьи господина Рюносукэ и кончая их невинными ребятишками, которые посещали ещё начальную школу.
Дом Уэда находился на участке Золотого Храма, который даже среди святилищ Нандзэндзи славился красотой своей архитектуры и великолепным парком. Расположение самого дома и местоположение пруда, на который он выходил, создавали наиболее благоприятные условия для того, чтобы можно было по достоинству оценить всю красоту полнолуния.
В записке, которую я получил вместе с программкой, мне сообщалось, что в случае моего присутствия на концерте господа Сэнсаку и Сэнгоро исполнят каждый по номеру специально для меня. Я, разумеется, не мог отказаться от столь неожиданно выпавшего на мою долю счастья и ответил, что с радостью принимаю приглашение.