— Я дарую русалке жизнь.
Безучастный тон, которым это было произнесено, встревожил Мари-Жозеф.
— Ваше величество… — прошептал месье Бурсен.
— Месье де Кретьен, вручите ему… — Тут Людовик спохватился. — Месье Бурсен, я вознагражу вас, как и обещал. Можете идти.
Месье Бурсен, непрестанно кланяясь, удалился из тронного зала.
Людовик опустил взор на Люсьена, и на мгновение его покинула всегдашняя бесстрастность:
— Люсьен, моя опора, мой лучший советник… Кто же вас заменит?
— Никто, ваше величество.
Гордость и печаль Люсьена так растрогали Мари-Жозеф, что она чуть было не расплакалась снова.
Его величество подозвал Лоррена:
— Отвезите русалку в клетку.
— Ваше величество! — вскрикнула Мари-Жозеф. — Благодаря Шерзад вы получили сокровища!
— А я даровал русалке жизнь.
— Вы обещали отпустить ее!
— Вы осмеливаетесь мне перечить?
— Да, ваше величество!
— Я обещал не зажаривать ее для сегодняшнего пира. Если я не обрету бессмертия, вкусив плоти русалки, то пусть благодаря русалочьим сокровищам бессмертие обретет Франция.
Шерзад скатилась по деревянным ступенькам и рухнула в фонтан Аполлона. Оцепеневшая, убаюканная своим собственным скорбным плачем, она встрепенулась, обрушившись в зловонную воду, и забилась в сети, извиваясь всем телом. Как только сеть чуть-чуть размоталась в воде, немного ослабив хватку на ее теле, она в ярости ударила когтями по стропам, перерезая их словно ножом. Ячеистая сеть опала на дно, уносимая слабым течением, и повлеклась к водостоку, растягиваясь и сжимаясь, как осьминог.
Измученная, изголодавшаяся, избитая, исцарапанная, сильным ударом раздвоенного хвоста она взмыла над водой и рухнула вниз, подняв фонтан брызг. Дверь клетки с лязгом затворилась, замок закрылся. Опустился полог шатра. Оставшись в одиночестве, она принялась яростно скрести когтями по стенкам бассейна, а потом вцепилась в решетку над водостоком и трясла до тех пор, пока в кровь не стерла руки.
Ей не удалось найти путь к бегству.
Мушкетеры увели Люсьена и Ива, запретив Мари-Жозеф перемолвиться с ними словом. Двое стражников проводили Мари-Жозеф в покои мадам.
Мадам стояла в гардеробной, вытянув перед собой руки. Фрейлины затягивали на ней корсет. Мадемуазель уже успела облачиться в восхитительный серовато-бежевый атласный роброн, усеянный топазами. Халида как раз завершала украшение ее высокого, в оборках и лентах фонтанжа.
Едва увидев Мари-Жозеф, Халида уронила ленты, бросилась к ней и молча ее обняла. Следом за нею кинулась Лотта. Мари-Жозеф приникла к сестре и к подруге. Георгинчик Старший потрусил к ней, пыхтя, а за Георгинчиком Старшим, тявкая, потянулся и Младший. Они принялись обнюхивать подол ее нижней юбки и, почуяв Шерзад, истерически залаяли.
— Тише! — прикрикнула Лотта и отогнала болонок.
С помощью камеристок мадам невозмутимо облачилась в роскошное платье золотой парчи, словно не замечая присутствия мушкетеров.
— Можете идти, — наконец велела она им.
— Но, мадам…
— Делайте, как я сказала.
Они переглянулись и, пятясь, удалились из уборной. Несомненно, они остались дожидаться Мари-Жозеф в вестибюле, ведь даже повелительный тон и самоуверенность мадам не могли отменить королевские приказания.
Мадам прижалась щекой к щеке Мари-Жозеф:
— Ах, душенька, ваша судьба достойна трагической баллады. Король разгневан и требует, чтобы вы непременно присутствовали на пиру.
— Мадам, что же мне делать?
— Девочка моя, все, что мы можем, — это повиноваться его величеству.
Мари-Жозеф помогла Халиде причесать мадам, держа наготове шпильки и те немногие цепочки, подвески и кружевца, которыми мадам согласилась украсить волосы. Мари-Жозеф не могла забыться за повседневными заботами. Руки у нее дрожали. Другие фрейлины перешептывались, осуждая ее неповиновение, ее испачканное, измятое платье и растрепавшуюся прическу.
«Шерзад жива, — думала Мари-Жозеф, — пока жива…»
Однако она знала, что в бассейне фонтана ее подруге долго не продержаться.
Мадам протянула руку. Мари-Жозеф застегнула у нее на запястье бриллиантовый браслет, подарок короля. Грани алмазов ослепительно засверкали в сиянии ее слез.
— А сейчас, — сказала мадам, — мы должны что-то с вами сделать.
Она строго оглядела Мари-Жозеф:
— Вы же не можете присутствовать на пиру у его величества в грязном платье!
— Не дразните ее, мама! — вступилась Лотта.
Она подвела Мари-Жозеф к шкафу и распахнула дверцы.