— Ну, плыви сюда, русалочка, милая русалочка. Смотри, какая рыбка.
— Рррыбка, — выдохнула русалка.
Мари-Жозеф ахнула от восторга:
— Она разговаривает, как попугай!
Она выпустила рыбку прямо русалке в руки. Русалка с хрустом прожевала ее и нырнула в глубину.
— Я приучу ее…
— Сидеть тихо? — спросил Ив.
— Не уверена, — задумчиво сказала Мари-Жозеф. — Вот если бы я знала, что ее печалит. Она так горевала… Я сама чуть не расплакалась.
— Если бы ты расплакалась, никто бы и не заметил. А вот плач русалки докучал его величеству. Пойдем, нам пора.
Пока Мари-Жозеф собирала в ящик принадлежности для рисования, он закрыл дверцу на цепочку и запер на засов. Она достала из-под стопки листков тот, на котором зарисовала голову русалки с нимбом из стекла и золота.
— А это что? Откуда взялось стекло? И позолота?
— Не знаю, должно быть, она нашла в фонтане разбитую бутылку и отслоившиеся листики позолоты со статуй.
— Их положила туда живая русалка? Для этого она и убегала вчера ночью? Но зачем?
Ив пожал плечами:
— Русалки — как вороны. Тащат к себе все, что блестит.
— Похоже на…
— Ни на что это не похоже.
Ив вырвал листок у нее из рук, скомкал его и поднес к огнепроводному шнуру. Бумага загорелась. Нимб вокруг головы мертвого водяного почернел и съежился. Ив бросил рисунок Мари-Жозеф в плавильный тигель и сжег.
— Ив!..
Он только улыбнулся:
— Пойдем.
Он взял ее руку, положил на сгиб своего локтя и повел ее прочь из шатра.
За их спинами русалка негромко пророкотала:
— Рррыба…
Глава 6
Мари-Жозеф просунула руки в проймы нового придворного роброна, который Оделетт держала, присборив, у нее над головой.
Увидев этот чудесный синий атлас, украшенный серебристыми кружевами, Мари-Жозеф тотчас перестала жалеть об испорченном желтом шелке. Это платье принесла одна из служанок Лотты; Оделетт совершила небольшое чудо, ушив его и обновив отделку.
Корсаж на китовом усе и юбка плавно скользнули вниз, скрыв рубашку на тонких бретелях, корсет, чулки, парадную нижнюю юбку и юбку исподнюю. Оделетт застегнула крючки, отвела полы, чтобы приоткрыть парадную нижнюю юбку и ловко расправила оборки.
Мари-Жозеф испытывала к Лотте несказанную благодарность. Подарок мадемуазель позволял ей присутствовать на приеме в честь папы римского, одетой как подобает.
Мари-Жозеф гадала, разрешат ли ей приблизиться к папе и поцеловать его перстень. Конечно нет; этой милости удостоятся лишь избранные придворные. И все-таки она увидит его, а она ведь на это даже не надеялась, так как визит папы во Францию был чем-то неслыханным.
«Он добр, — думала она, — он добр и свят. Когда его святейшество и его величество заключат перемирие, они исцелят мир от всех бед и всякого зла».
Оделетт внесла новый фонтанж, украшенный остатками тех кружев, что пошли на платье, и несколькими последними лентами Мари-Жозеф.
— Ты не успеешь его на мне заколоть, — посетовала Мари-Жозеф, — а не то я опоздаю к мадемуазель.
Оделетт с неохотой отложила замысловатый головной убор и причесала Мари-Жозеф совсем просто, украсив ее волосы одним-единственным искусственным камнем.
Оделетт вздохнула.
— Вот если бы король пожаловал вам настоящий бриллиант, мадемуазель Мари, — сказала она. — Ведь всем известно, что у вас нет ничего, кроме фальшивых украшений.
— Всем известно, что у меня нет денег, — сказала Мари-Жозеф. — Если у меня вдруг появится бриллиант, все начнут судачить, откуда он взялся.
— Но они же все занимают деньги: у короля, друг у друга, у торговцев. Занимают и глазом не моргнув.
Оделетт опустила пуховку из овечьей шерсти в баночку с пудрой. Она хотела бы припудрить своей хозяйке обнаженную шею и декольте, но потом передумала.
— Нет, — задумчиво произнесла она, — иначе пудра скроет голубоватые вены и никто не заметит, как вы белы.
Поднялось целое облако мучнистой пудры. Мари-Жозеф чихнула.
— Хорошо, — согласилась она, — значит, я и так достаточно бледна.
Тогда Оделетт припудрила себе лоб, щеки и шею, испещрив безупречно гладкую смуглую кожу белыми пятнами.
— Вы — самая красивая женщина при дворе, — сказала Оделетт. — Все принцы поглядят на вас и скажут: «А кто эта прекрасная принцесса? Я во что бы то ни стало женюсь на ней, а турецкий посланник пусть женится на ее прислужнице!»
— Оделетт, ты просто прелесть, — рассмеялась Мари-Жозеф.