Выбрать главу

Они шли меж рядами придворных. Все без исключения, даже мадам, месье и принцы и принцессы королевской крови, силились разглядеть существо, которое Ив поймал для короля.

А еще, поравнявшись с Ивом, мужчины притрагивались к полям шляп, а дамы делали реверансы.

Удивленный, Ив на мгновение растерялся. Мари-Жозеф хотела было незаметно толкнуть его локтем в бок, чтобы напомнить ему, своенравному и капризному, о правилах хорошего тона. Мальчиком он всегда уделял больше внимания своей коллекции птиц, чем своим манерам.

К удивлению и восторгу Мари-Жозеф, Ив поклонился месье и мадам с грацией истинного придворного и сдержанностью, приличествующей его сану.

Мари-Жозеф присела в реверансе перед месье, поднесла к губам и поцеловала край платья мадам. Тучная герцогиня милостиво улыбнулась ей и кивнула в знак одобрения.

Ив поклонился членам королевской семьи и прошел меж двумя рядами придворных, с достоинством отвечая кивками на их приветствия.

Посередине причала, меж герцогами и герцогинями, графами и графинями, Мари-Жозеф и Ив догнали второй портшез. Его окна были плотно закрыты, а занавеси за стеклом — задернуты. Бедную мадам де Ментенон, которой вменялось в обязанность всего лишь сопровождать короля из Версаля в Гавр, нисколько не интересовала загадочная морская тварь и торжествующий охотник, сумевший ее пленить.

— Жаль, что я не смогла пойти с тобой в плавание! — вздохнула Мари-Жозеф. — Вот бы мне увидеть морских чудовищ на воле!

— Что ты, мы только мерзли, мокли и мучились от морской болезни, а еще чуть было не утонули во время урагана. Если бы ты была на борту, во всех этих злоключениях обвинили бы тебя — есть поверье, что женщина на военном корабле приносит несчастье.

— Что за глупый предрассудок! — возмутилась Мари-Жозеф. Плавание с Мартиники во Францию было сопряжено со многими неудобствами, но просто вскружило ей голову.

— Тебе куда более пристала жизнь в стенах монастыря.

У Мари-Жозеф перехватило дыхание. Да как он смеет?! Да что он знает о монастырской школе?! А если бы знал, то не обрек бы ее на несколько лет прозябания в скуке монотонной череды дней, в одиночестве и тоске.

— Я так по тебе скучала, — произнесла она. — Я волновалась!

— Каждый раз, вспоминая тебя, я мысленно слышал твои чудесные мелодии. Ты все еще сочиняешь музыку?

— В Версале нет места композиторам-дилетантам. Но ты скоро услышишь то, что я сочинила в последнее время, обещаю.

— Я так часто воображал тебя… Но не в таком платье.

— Тебе не нравится?

— Оно очень вызывающее.

— Оно вполне благопристойно, — возразила она, решив не упоминать о своей первой реакции на туго стянутую талию и глубокое декольте. Когда она впервые надела роброн, она еще ничего не знала о придворных обычаях.

— Сестре священника не подобает являться на людях в таком платье.

— Являться на людях в таком платье не подобает бедной уроженке колоний. Но ныне ты — королевский натурфилософ, а я — фрейлина мадемуазель. Мне положено ходить в роскошном платье.

— А я-то думал, — посетовал Ив, — что ты вдали от всех соблазнов преподаешь арифметику в монастырской школе.

Они медленно поднялись с причала на набережную.

— Я не могла остаться в Сен-Сире, — стала оправдываться Мари-Жозеф, — ведь все наставницы должны принимать монашество.

Ив с удивлением поглядел на нее:

— Но разве это — не лучший жребий?

Она чуть было не сказала резкость, но от необдуманного ответа ее спас отъезд короля. Его величество как раз садился в карету, и Мари-Жозеф, Ив и все придворные склонились в поклоне. Карета покатила по мощеной улице в сопровождении эскорта мушкетеров. Вслед за нею с криками «ура!», воплями, мольбами устремились оборванные, истощенные горожане.

Мари-Жозеф огляделась в надежде, что шевалье де Лоррен снова подаст ей руку, но он сел в карету месье. Другие придворные поспешили к своим коляскам и верховым лошадям, и вот уже по булыжнику зацокали подковы, загрохотали колеса, и вся процессия двинулась за монархом.

На опустевшей набережной остались только граф Люсьен, несколько мушкетеров, королевский голубятник, несколько грузовых повозок и простой экипаж.

Голубятник бросился навстречу своему помощнику, который едва тащился по причалу вместе с носильщиками, сгибаясь под тяжестью нагроможденных друг на друга плетеных клеток, по большей части пустых. Голубятник принял у него клетки с оставшимися голубями.