ешилась. Аджира-чародейка по-прежнему заглядывала к нам на ужины. Однажды во время моего выступления она спросила, не знаю ли я песни под названием «Дорога горя»? Она заплатит целый золотой дрейк, если я спою для нее. «Дорогу горя» я знала. С той поры магичка стала появляться в «Тарелках» все чаще. Порой она уделяла мне внимание, приглашая сесть за свой стол и поболтать о всякой всячине. Аджира казалась очень умной: она умела читать на нескольких языках, сама творила заклинания и усердно готовилась к весеннему экзамену по изготовлению волшебных зелий. Припомнив тетю С'Момриш и ее бесконечную возню в кухне, я пересказала Аджире запавшие мне в память способы приготовления травяных настоев. Колдунья возликовала, бросившись немедля записывать и пояснив, что подобные рецепты слышит впервые. Народ хаджитов забыл о растениях больше, чем знали все другие расы, и можно смело биться об заклад - на экзамене Аджира произведет фурор. Пользуясь моментом, я спросила, знает ли мутсере чародейка что-нибудь о корпрусе. Правда ли, что есть способ его излечить? Аджира в задумчивости пошевелила носом и усами, отрицательно помотала головой. Ее книги и лекари Гильдии были единодушны: Пепельная Язва, как еще называют корпрус, неизлечим. Рекце наверняка мертв. Хорошо бы боги послали ему быструю и легкую кончину. Набравшись храбрости, я навестила хижину Кая. Сама не знаю, что я надеялась там выведать. На сей раз долго стучаться не пришлось: стоило легонько толкнуть створку, и та с протяжным скрипом отошла в сторону. Дом пустовал. Его покинули давно, не меньше двух месяцев тому. Без спешки, забрав все мало-мальски пригодные вещи. Остались колченогий стол, ободранная кровать и стоявший нараспашку шкаф. Крыша хижины протекала, на полу чернели вонючие застоявшиеся лужицы. На одной из полок я нашла кусочки лунного сахара и полупустую бутыль дешевого флина. Покатала хрусткие крупицы на ладони, представляя их острый тающий вкус во рту, растущее ощущение звонкой легкости... и высыпала сахар в реку. Накрапывал дождь, наполнив воздух мокрой взвесью, оседавшей на моей шкурке. Размытыми желтыми пятнами светили сквозь туман фонари на стенах домов. Я брела вниз по улице, собираясь заглянуть в хлебную лавку и купить сладких пирожков на нашу троицу. Выйдя на площадь, сбилась с шага: за городской стеной завыл ездовой силт страйдер. На Материке таких животных не держали, оттого, впервые услышав его голос, я изрядно перепугалась. Крик силт страйдера - тонкое, переливчатое подвывание, сходное с многократно усиленным скрипом пальца по мокрой коже. Погонщики уверяют, будто животные столь искусно ловят ветер и меняют высоту тона, что слышат друг друга на огромных расстояниях. Тому, что кричит в Балморе, откликаются собратья с причалов Альд’руна и далекого Гнисиса. Тоскливый крик словно полоснул ножом по открытой ране. Я замерла, тупо озираясь вокруг. За два года я изучила досконально все магазины и лавки на центральной площади Балморы, все раскачивающиеся вывески. Вот ростовщик, вот галантерейные товары , куда мы каждую седмицу бегаем покупать ленты и украшения, вот книжный магазинчик на углу, вот лавка моего соотечественника С'Ришши - «Оружие и редкости»... Все знакомое, неизменное. Пройдет десять или даже двадцать лет, а я по-прежнему буду приходить сюда за покупками. Может, из девочки при гостинице я выслужусь в помощницы хозяйки. Или окажусь на улице, когда госпожа Ранмер решит, что моя резвость и молодость остались позади. Моя шкура поблекнет, яркий рыжий цвет сменится седым, когти раскрошатся, клыки выпадут. В моей жизни не будет ничего, заслуживающего хотя бы одной-единственной краткой строчки в «Летописях Эбенгарда». Словно я, подобно тысячам других безвестных созданий, никогда не ступала по здешней земле. Все, чем отметят мою могилу - датами рождения и смерти. Между ними только пустота, духота жарко натопленного трактира, чьи-то руки, небрежно заваливающие меня на продавленную кровать, пустые мечтания и горькие сны. С'Кейса аша-Сквиришш, жила ли ты когда-нибудь? Или ты - всего лишь призрак, небрежный рисунок на размытой дождем земле? Дождь монотонно стучал по наброшенному на голову отрезу промасленной бумаги. Подол юбки вымок, кончик хвоста тоже. В башмаках жалобно хлюпало. Я повернулась и побежала к темному возвышению причала. Спотыкаясь, вскарабкалась по крутым ступенькам. Погонщик ничуть не удивился. Ремесло приучило. В конце концов, что необычного в мокрой хаджитке, заполошно расспрашивающей о том, куда и когда отправляется страйдер? Мне обстоятельно растолковали, что путешественников из Балморы возят в Альд’рун, Вивек и Гнисис. Из-за скверной погоды пассажиров сегодня не будет, так что, если я желаю ехать, отчаливаем прямо сейчас. Куда мне угодно? - В Вивек! - запинаясь, ответила я. Дрожащими пальцами отсчитала запрошенные тридцать дрейков - в моем кошеле осталось еще семьдесят - и плюхнулась на жесткую скамью. Погонщик растянул над сиденьями кожаный полог, уселся в выемку между головой и туловищем силта, свистнул, причмокнул. Огромная туша плавно качнулась из стороны в сторону. Поплыли назад крыши и шпили Балморы, рывком закончилась городская стена. Животное разгонялось, часто и дробно топоча восьмеркой длиннющих ног. Я сидела, съежившись и стараясь ни о чем не думать. Ни о контракте с мутсере Ранмер, согласно которому я еще два года оставалась собственностью трактира «Девять тарелок». Ни о том, что отправляюсь в неизвестность с пустым карманом, совершенно не зная мира. Ни о белобрысом имперце, кости которого гнили в безвестной глуши. Я ехала искать себя.