– Никого она не любит, – по крайней мере, до сих пор не любила. Она любит только себя.
– Такая красавица может мечтать о самом высоком замужестве.
– Вот как! – произнес он в ярости. – Кого она может найти выше меня, прямого потомка самого древнего рода? Я гораздо выше, чем какой-то выскочка-принц или любой египтянин, будь он хоть сам фараон!
– Поистине, ты можешь служить хорошей иллюстрацией нравов своего племени, – сказал я, чувствуя, как мною все больше овладевает раздражение.
– Почему же? – спросил он. – Разве израильтяне не выше египтян – как эти угнетатели скоро узнают сами – и разве знатный человек Израиля не лучше любого идолопоклонника среди ваших людей?
Я посмотрел на этого человека, убого одетого и покрытого грязью после работы в кирпичной мастерской, и подивился про себя его наглости. Не было сомнения в том, что он верит всему, что говорит; я читал это в его гордом взгляде и надменной осанке. Он считал, что его племя больше значит в мире, чем наш великий и древний народ, и что он, неизвестный юноша, не ниже, а даже выше самого фараона. Придя в ярость от этих оскорблений, я ответил:
– Пока что это только слова, но где доказательства? Я лишь писец, но я знаю, что такое война. Давай задержимся здесь ненадолго, и тогда мы узнаем, кто лучше – знатный человек Израиля или писец из Египта.
– Я бы с радостью проучил тебя, писака, – ответил он, – если бы не видел твоего замысла. Ты хочешь нарочно задержать меня, может быть, даже убить каким-нибудь подлым образом, пока твой хозяин будет наслаждаться улыбками Луны Израиля. Нет, я не останусь с тобой, но в другой раз будет по-твоему и, может быть, очень скоро.
Думаю, я бы в ответ ударил его по лицу, хотя я не из тех, кто любит драться, если бы в этот момент не появился отряд египетских всадников, возглавляемый самим Аменмесом. Увидев в колеснице принца, всадники остановились и приветствовали его. Аменмес спешился.
– Мы выехали на поиски твоего высочества, – сказал он. – Мы боялись, что с тобой что-нибудь случилось.
– Спасибо, кузен, – ответил принц, – случилось, но не со мной.
– Это хорошо, – сказал Аменмес с улыбкой, разглядывая Мерапи. – Куда ранена госпожа? Надеюсь, не в грудь.
– Нет, кузен, в ногу, поэтому она и едет со мной в колеснице.
– Твое высочество всегда был добр к несчастным. Пожалуйста, разреши мне занять твое место или посадить эту девушку к себе на коня.
– Поехали, – сказал принц вознице.
Мы двинулись, сопровождаемые солдатами. Я слышал, как они переговаривались, обмениваясь шутками насчет принца и его спутницы, – как, думаю, слышал их и Лейбэн, ибо он бросал вокруг гневные взгляды и скрежетал зубами. Так мы добрались наконец до города. Здесь по указанию Мерапи мы остановились перед домом ее дяди Джейбиза, седобородого еврея, который выбежал из дверей своего жилища под глиняной крышей, крича, что он не сделал ничего дурного, за что солдаты могли бы забрать его.
– Это не тебя они хотят забрать, а твою племянницу – мою невесту, – закричал Лейбэн, вызвав смех среди солдат и кучки женщин, собравшихся перед домом. Тем временем принц помогал Мера-пи сойти с колесницы, буквально подняв ее на руки. При виде этого Лейбэн в бешенстве бросился к нему, пытаясь вырвать ее из его объятий, и при этом невольно толкнул его высочество. Начальник отряда – это был один из начальников личной охраны фараона – в ярости поднял меч и ударил Лейбэна плашмя по голове с такой силой, что тот упал лицом вниз и громко застонал.
– Долой этого пса, и всыпьте ему как следует! – крикнул начальник отряда солдатам. – Или мы допустим, чтобы такие, как он, оскорбляли царственную кровь Кемета?
Солдаты бросились было исполнять приказ, но Сети сказал спокойно:
– Оставьте его, друзья, он просто не умеет себя вести, вот и все. Он ранен?
Не успел он договорить, как Лейбэн вскочил на ноги и, боясь худшего, бежал с проклятиями, бросив на принца взгляд, полный ненависти.
– Прощай, госпожа, – сказал Сети. – Желаю тебе поскорее поправиться.
– Благодарю тебя, о принц! – ответила она, оглядываясь. – Пожалуйста, подожди немного, пока я верну тебе твою драгоценность.
– Нет, оставь ее у себя, госпожа, и если когда-нибудь тебе будет грозить беда или опасность, пошли ее мне, и ты не останешься без помощи.
Она взглянула на него и разразилась слезами.
– Почему ты плачешь? – спросил он.
– О принц, потому что я боюсь близкой беды. У моего нареченного, Лейбэна, мстительное сердце. Дядя, помоги мне войти в дом.
– Слушай, израильтянин, – сказал Сети, повысив голос, – если с твоей племянницей случится что-нибудь плохое или ее заставят идти туда, куда она не хочет, – горе тебе и твоим близким. Ты меня слышишь?
– О повелитель, слышу, слышу. Не беспокойся. Ее будут беречь, как… она, несомненно, будет беречь драгоценную безделушку, что у нее на повязке.
– Ана, – сказал принц в тот же вечер, когда мы с ним беседовали перед сном, – не знаю почему, но я боюсь этого Лейбэна, у него дурной глаз.
– Я тоже думаю, что было бы лучше, если бы твое высочество позволил солдатам расправиться с ним. Тогда бы никому не пришлось бояться его в этом мире.
– Но я этого не сделал, так что нечего и говорить. Ана, она красива и прелестна.
– Самая красивая и самая прелестная из всех, каких я когда-либо видел, мой принц.
– Будь осторожен, Ана. Прошу тебя, будь осторожен, а то еще влюбишься в ту, что уже обручена с другим.
В ответ я лишь взглянул на него и вспомнил слова чародея Ки. Думаю, что и принц тоже вспомнил, – по крайней мере, он засмеялся, как мне показалось, счастливым смехом и отвернулся в сторону.
Что до меня, то я долго лежал без сна в ту ночь и когда наконец заснул, мне приснилась Мерапи, творившая молитву в сиянии Луны.
VII. Засада
Прошло целых восемь дней, прежде чем мы покинули Гошен. История, которую рассказывали израильтяне, была очень длинной и очень печальной. Больше того, они привели доказательства многочисленных жестокостей, которые они претерпели, а когда с этим было покончено, пришлось выслушать показания стражников и других лиц; и все это надо было записать. К тому же принц, казалось, не спешил с отъездом. По его словам, он надеялся, что те двое пророков вернутся из пустыни, но они так и не появились. Все это время Сети ни разу не видел Мерапи и даже не упоминал о ней, даже когда Аменмес подшучивал над ним, намекая на его спутницу в колеснице и спрашивая его, не выезжал ли он опять лунной ночью в пустыню.
Но я ее однажды встретил. Как-то раз перед заходом солнца я бродил по городу и увидел ее: она шла, словно пленница под конвоем, между дядей Джейбизом с одной стороны и своим женихом Лейбэном – с другой. Я подумал, что она отнюдь не выглядит счастливой, но ее нога, видимо, зажила; во всяком случае, она шла свободно и не хромая.
Я остановился, чтобы поздороваться с ней, но Лейбэн злобно нахмурился и увлек ее за собой. Джейбиз задержался и заговорил со мной. Он сказал, что она совершенно оправилась, но что между нею и Лейбэном были неприятности из-за того, что случилось в тот вечер, когда она повредила ногу, вплоть до столкновения Лейбэна с начальником телохранителей.
– Этот молодой человек, кажется, ревнивец от природы, – сказал я, – из тех людей, которые будут суровыми мужьями для любой женщины.
– Да, высокоученый писец, ревность была его проклятием с юных лет. Это же можно сказать о многих наших людях. И я благодарю бога за то, что я не женщина, которая станет его женой.
– Почему же тогда, Джейбиз, ты допускаешь, чтобы она вышла за него замуж?
– Потому что ее отец обручил ее с этим львенком, когда она была еще почти девочкой, а у нас разорвать такие узы крайне трудно. Лично я, – добавил он, понизив голос и оглядевшись вокруг своими быстрыми бегающими глазами, – лично я хотел бы видеть мою племянницу не в доме Лейбэна, а совсем в другом месте. С ее красотой и умом она могла бы достичь чего угодно, имей она такую возможность. Но по нашим законам, даже если бы Лейбэн умер (что легко могло бы случиться с таким неуравновешенным человеком), она не могла бы выйти замуж ни за кого, кроме сына Израиля.