Время от времени толпа расступалась, давая проехать знатному человеку или даме, перед чьей колесницей бежали гонцы, крича «Дорогу! Дорогу!» и размахивая длинными палками. Потом появилась процессия облаченных в белое жрецов Исиды14, шествующих при лунном свете, как и подобает слугам богини Луны; они несли на воздетых руках священное изображение богини, перед которым все люди склоняли головы и на некоторое время умолкали. Иногда проносили тело какого-нибудь знатного человека, недавно умершего; впереди шли наемные плакальщицы, оглашая воздух воплями и причитаниями, которыми они провожали мертвеца перед тем, как его набальзамируют. Наконец из какой-то боковой улицы появилась толпа в несколько сотен мужчин, горбоносых и бородатых, среди них иногда мелькали женщины; они были связаны между собой веревкой, не мешавшей, однако, их движениям, и окружены сопровождавшими их вооруженными стражниками.
– Кто это? – спросил я, ибо никогда не видел ничего подобного.
– Рабы-израильтяне. Они возвращаются с работ по сооружению нового канала, который должен дойти до Красного моря, – ответил принц.
Мы остановились, пропуская их, и я заметил, как гордо сверкали их глаза и как свирепо было выражение их лиц, хотя они были всего лишь узники, да еще изнуренные усталостью и перепачканные от работы в грязи и воде. И вдруг случилось непредвиденное. Один седобородый человек отстал, задерживая и затрудняя продвижение остальным. Видя это, один из надсмотрщиков подбежал к нему и стал хлестать его бичом, сплетенным из кожи морского чудовища. Старик обернулся и, подняв деревянную лопату, которую нес на плече, ударил надсмотрщика с такой силой, что раскроил ему череп. Надсмотрщик упал мертвым. Другие надсмотрщики набросились на израильтянина (как называли этих рабов) и ударами сбили его с ног. Тут появился воин и, увидев происходящее, выхватил свой бронзовый меч. Из толпы выбежала девушка, юная и прелестная, несмотря на ее грубую одежду.
Я видел с тех пор Мерапи – Луну Израиля, как ее называли, – в пышных одеждах царицы и даже в одеянии богини, но никогда, по-моему, она не была так прекрасна, как в этот час ее рабства. Ее большие глаза, ни синие, ни черные, сияли в свете луны и были влажны от слез. Густые с бронзовым оттенком волосы ниспадали крупными локонами на белоснежную грудь, видневшуюся из-под ее грубой одежды. Подняв нежные руки, она как будто пыталась отвести удары, сыпавшиеся на человека, которого она хотела защитить. Пламя светильника, горевшего в одной из торговых палаток, подчеркивало ее высокую стройную фигуру. Она была так прекрасна, что сердце мое замерло – да, мое сердце, в котором уже несколько лет женщина не пробуждала ничего, кроме самых мрачных и недобрых чувств.
Она громко вскрикнула. Стоя над поверженным узником, она стала молить воина о милосердии. Потом, поняв, что ожидать от него милосердия бесполезно, она обвела взглядом стоявших вокруг людей, и ее большие глаза остановились на лице принца Сети.
– О господин! – воскликнула она. – У тебя благородный вид. Неужели ты будешь спокойно смотреть, как убивают моего безвинного отца?
– Уберите эту женщину, или я проткну ее насквозь! – закричал воин, ибо она бросилась к лежащему неподвижно израильтянину. Надсмотрщики повиновались и оттащили ее прочь.
– Остановись, убийца! – вскричал принц.
– Кто ты такой, собака, что смеешь учить фараонова офицера его обязанностям? – ответил воин и левой рукой нанес принцу пощечину.
Потом он замахнулся, и я у видел, как его бронзовый меч вонзился в тело израильтянина. Тот содрогнулся и замер. Все произошло в какое-то мгновение, и в наступившем безмолвии отчаянно прозвучал женский вопль. С минуту Сети не мог произнести ни звука – думаю, что от ярости. Потом он произнес только одно слово:
– Стража!
Тотчас из толпы появились четверо нубийцев, которые до этой минуты, как им было приказано, держались на некотором расстоянии. Но не успели они приблизиться, как я, оправившись от изумления, бросился на офицера и схватил его за горло. Он замахнулся на меня окровавленным мечом, но удар, ослабленный плащом, лишь слегка скользнул по моему левому бедру. Тогда я – а в те дни я был еще молод и силен – схватился с ним, и мы оба покатились по земле. Началась суматоха. Рабы-иудеи разорвали веревку и набросились на солдат, как псы на шакалов, молотя по ним голыми кулаками. Солдаты, защищаясь, пустили в ход оружие. Надсмотрщики взмахивали бичами. Женщины визжали, мужчины кричали. Военачальник, с которым я схватился, начал одерживать верх – по крайней мере, я увидел, как его меч ослепительно сверкнул надо мной, и подумал, что все кончено. Несомненно, так бы и случилось, если бы Сети сам не оттащил от меня этого человека и таким образом не дал бы своим нубийцам схватить его. Я услышал, как принц воскликнул звонким голосом:
– Остановись! Ты имеешь дело с Сети, сыном фараона и правителем Таниса. – И он откинул с головы капюшон, и луна ярко осветила его лицо.
Мгновенно все смолкло. По мере того как до них доходила истина, люди один за другим преклонили колени, и я услышал, как кто-то произнес в благоговейном страхе:
– Чтобы солдат ударил по лицу царского сына, принца Египта! Он должен заплатить за это кровью.
– Как зовут этого офицера? – спросил Сети, указав на воина, который убил израильтянина и чуть не убил меня.
Кто-то ответил, что его имя – Хуака.
– Отведите его к ступеням храма Амона, – сказал Сети нубийцам, крепко державшим воина. – Следуй за мной, друг Ана, если у тебя есть силы. Вот – обопрись на мое плечо.
Так, опираясь на плечо принца, ибо я пострадал в схватке и с трудом переводил дыхание, я прошел с ним сто или более шагов до входа в величественный храм, где мы поднялись на площадку, воздвигнутую на верхней ступени лестницы. За нами привели схваченного воина, а дальше следовала толпа, великое множество людей, которые расположились на ступенях и перед храмом. Принц, который был очень бледен и спокоен, сел на низкое гранитное основание обелиска, возвышавшегося перед одним из пилонов храма, и произнес:
– Как правитель Таниса, города Рамсеса, имеющий власть над жизнью и смертью в любой час и в любом месте, объявляю мой Суд открытым.
– Царский Суд открыт! – воскликнула толпа по установленному обычаю.
– Дело заключается в следующем, – сказал принц. – Этот человек по имени Хуака, по одежде – военачальник из армии фараона, обвиняется в убийстве некоего еврея и в попытке убить писца Ану. Призовите свидетелей. Принесите тело убитого и положите его передо мной. Приведите женщину, которая пыталась защитить его, и пусть она говорит.
Тело принесли и опустили на площадку; глаза мертвеца, широко открытые, неподвижно смотрели вверх, на луну. Потом солдаты вытолкнули вперед плачущую девушку.
– Уйми слезы, – сказал Сети, – и поклянись Атумом – Создателем, и Маат – богиней истины и закона, что будешь говорить только правду.
Девушка подняла на него глаза и произнесла глубоким и тихим голосом, почему-то напомнившим мне медленно льющийся из кувшина мед, – быть может, потому, что она говорила с трудом, стараясь сдержать подступавшие к горлу рыдания:
– О царственный Сын Кемета, я не могу поклясться этими богами, ведь я дочь Израиля.
Принц внимательно посмотрел на нее и спросил:
– Каким же богом ты можешь поклясться, о дочь Израиля?
– Яхве, о принц, – мы считаем его единым и единственным богом. Творцом мира и всего, что в нем есть.
– Тогда, наверно, его другое имя – Кефера, – сказал принц, слегка улыбнувшись, – но будь по-твоему. Поклянись своим богом Яхве.
Она подняла обе руки над головой и сказала:
– Я, Мерапи, дочь Натана из племени Леви, народа Израиля, клянусь именем Яхве, бога Израиля, что буду говорить правду и всю правду.
14
Исида – в египетской мифологии богиня плодородия, богиня воды и ветра, символ женственности и семейной верности, позднее – богиня луны. Исида была сестрой и женой Осириса и матерью Гора.