Авторизованный перевод с молдавского
С(Молд)2
Ш70
Художник Г. ШЛЯХУ
Нижняя окраина
(повесть)[1]
Короток зимний день. Но будь он и долог, как угодно долог, все равно его события не завершаются с наступлением ночи. Нередко их нити уходят в завтра, тянутся месяцы и даже годы. Нередко клубок запутывается, и, чтобы распутать его, надо вернуться во вчерашний и позавчерашний день…
Первый снег…
Медленно падают белые хлопья на изломы черных руин, мягко ложится снег, сглаживает углы и выступы, будто хочет скрыть следы разрушений.
Третий раз после войны снег идет над Кишиневом…
Кто бы ни вышел в это утро из училища и как бы ни был озабочен, непременно замедляет шаги. Первый снежок тает на лице, тихо ложится на плечи. Глаза светлеют, и сама собой появляется улыбка.
А Сидор Мазуре даже останавливается, удивленный.
Первый снег. Мелкий, едва касается земли. Наступишь — тает мгновенно. Ветерок выметает его, тротуары словно дымятся. Но снег становится все гуще и гуще…
«Проверить у них обувь, ноги не промочили бы», — думает Сидор Мазуре об учениках, которые возятся у горы щебня. До них рукой подать, но косой снегопад словно отдаляет их. За густой белой сеткой темные фигурки в форменных шинелях кажутся нереальными, как бы сказочными.
Вот кто-то забрался высоко, на самую гору щебня. Кто это? Ну, конечно, Игорь Браздяну. Поет, скачет, дрыгает ногами, — плевать ему, что внизу глубокая воронка от бомбы. Сорванец! Вот среди обломков он нашел пустую раму и глядится в нее как в зеркало, подкручивая воображаемые усы. Вытащил из-под балок, обгоревших по краям, разодранную подушку и, встряхнув, подбрасывает ее.
Сидор удивленно следит, как разлетающийся пух теряется в прерывистой сетке снежинок. Белое в белом, того и гляди появится откуда-нибудь Снегурочка…
— Его Ве-ли-чество Ко-роль… дал вчера а-уди-ен-цию… — слышит Мазуре словно издалека. Он смотрит на Игоря Браздяну, у которого в руках теперь уже кривое колено водосточной трубы и обернутый газетой сверток, извлеченный, по-видимому, из трубы.
— «Его Величество Король дал вчера аудиенцию…», — уже увереннее читает Игорь в газете. Он повышает голос, чтобы его слышали ребята внизу. Потом бросает трубу в воронку и нетерпеливо развертывает газету. В ней оказывается пачка каких-то листков. — «Рабочие и работницы! — без особого труда разбирает он слова на одном из них. — Товарищи! Империалистические тенденции королевского правительства…»
И это ему надоедает. Он подносит листок к губам, дует на него и пускает по ветру. За ним другой, третий…
Мазуре зачарованно следил за их полетом, — казалось, что они теряются в первом снегопаде, как пух.
— Аудиенция… тенденция! — выкрикивал Игорь, любуясь полетом листков. — Аудиенция… тенденция!
— Погоди, Игораш, не кидай их! — Мазуре вдруг бросился к руинам. — Погоди!..
Завхоз побежал, не глядя, прямо по камням и рытвинам, поскользнулся на краю воронки, обогнул ее и, не отдышавшись, поднял первый листок, осторожно стряхнул с него снег. Скользнул глазами по тексту, быстро наклонился за вторым, а третий поймал уже на лету. И потом уже без передышки, будто тоже увлекся игрой, бросался то в одну, то в другую сторону, ловил пожелтевшие от времени листки…
Ребята стояли растерянные, ничего не понимая, даже Игорь Браздяну на своей верхотуре замер, смутившись, и выронил всю начку. Прозвенел звонок, но ребята не шелохнулись. Мазуре собрал все листки до единого, забился под навес конюшни и уже приготовился читать, благоговейно склонившись над ними, но услышал крик дежурного:
— Завхоза к товарищу Каймакану!
Браздяну увидел, как Сидор вздрогнул и огляделся опасливо, но тут же пришел в себя, бережно спрятал листки в карман и, поправляя их на ходу, заспешил с виноватым выражением лица, которое у него было всегда, когда его вызывал заместитель директора.
«Не даст ему сегодня Каймакан почитать бумажки, — подумал Игорь. — И отчего он не переваривает Сидора? И что значат те бумажки?»
— Аудиенция… тенденция… — повторял он недоуменно, потом махнул рукой и стал спускаться, раздраженно отшвыривая ногами щебень.
Из-за угла выходит Филипп Топораш, «изобретатель», как называют его ученики. Наверно, снова ночевал в мастерских — уж больно вид у него помятый.
Топораш останавливается, пораженный белизной первого снега. Щурится, ежится. Снежинки падают и не тают на его спутанной седой бородке.