С него, с этого ненавистного лая, все и началось.
— Хо! Хо! — раздался властный, зычный окрик.
В темноте замелькали тени. Что это за люди? Друзья? Враги?
Тени.
Не то чтоб закопать парашюты — Волох даже толком не успел отстегнуть на Илоне ремни и пряжки. Он бросил ее, не сказав ни слова на прощание… Быстрыми, резкими прыжками — то в одну, то в другую сторону — бросился бежать в темноте, чувствуя, что следом, всего в нескольких шагах, бешено мчится стая собак, готовых разорвать его на куски, повалить на землю и впиться в горло. Пришлось отстреливаться — выстрелы на какое-то время удержали их.
— Взять живым! Живым! Любой ценой! — доносились из темноты хриплые, лающие окрики. Черные тени орали, метались, и голоса врагов служили ему ориентиром, указывали, какое направление выбрать, чтоб не угодить к ним в лапы, не дать вырвать из-за пазухи пакет.
Тени, вставшие из темноты перед Илоной, не успели еще как следует вырисоваться, а на смену нм уже выступили фигуры жандармов. Она оказалась в кругу винтовок со штыками наголо.
— Руки вверх! Тот, кто убежал, — кто он? Отвечай!
У ног Илоны трепыхался парашют.
— Ни с места! — раздался очередной окрик, и кончик штыка сверкнул у самой груди Илоны. — Эй, кто там! Идите сюда, птица, кажется, попалась важная! Не шевелись — штыки наголо! — прокричал жандарм во второй раз, и Илона с горечью подумала: если бы успела вовремя освободиться от проклятых ремней, по крайней мере могла бы попытаться убежать. Теперь же…
Вскоре, однако, стало ясно: ничего бы у нее не вышло. Когда жандарм, подталкивая в спину прикладом, приказал идти вперед, Илона не смогла даже сделать один шаг — упала без чувств на землю. Жандармам пришлось положить ее на повозку.
В жандармерии она сразу же оказалась в окружении стаи мужчин — и офицеров, и одетых в штатское. Более всего господ офицеров волновало: "С каким заданием вас забросили?"
Но нет, Илона молчала.
— Почему вы не застрелили ее, а? — услышала она после того, как люди, стоявшие вокруг нее, слегка расступились.
Это спрашивал плутоньер, по-видимому шеф жандармского поста. Он никак не мог понять, на кой черт ее взяли живьем, просто не мог в это поверить, и потому попрекал даже жандарма, приставленного к ней.
— Хоть бы пощекотали русскую барышню, что ли! — подмигнул он солдату. — Скоро пустят в расход, останешься, осел, с носом. По-моему, она не из уродливых, как думаешь?
— Эта женщина беременна, господин плутоньер-мажор, не нужны мне такие! — возразил наконец жандарм, пытаясь хоть как-то заявить о своем мужском достоинстве… Поди ж ты, тоже разбирается в таких вещах!
— Ну и что же… с набитым брюхом еще пикантнее! Как видно, не приходилось? — подмигнул он подчиненному. — Но постой, постой, деревенщина: откуда тебе известно, что она брюхата? Значит, успел все-таки пощупать?
— После приземления, господин плутоньер-мажор, лишилась чувств, поэтому повезли на осмотр во врачебный пункт.
— Черт с нею, даже если беременна! Велика важность. Все равно приставят к стенке… — он еще раз подмигнул солдату, собираясь уходить. — А в общем, смотри, чтоб не вздумала смыться.
— Слушаюсь, господин плутоньер! — взял под козырек жандарм.
— Тем более что сообщника долго ждать не придется, — громко, чтобы слышала арестованная, добавил он. — Лес уже оцеплен, так что отсрочка будет недолгой: расстреляют вместе. Немцы пришлют свою команду, нашим пулям не доверяют… — Он оглянулся, проверяя, не слышала ли она последних слов, и, напевая под нос: "Приколола к волосам василек, эх…", вышел, хлопнув дверью.
…Когда бы только Илона ни представляла себе свой последний, смертный час, она мужественно прощалась с жизнью, произнося страстные, пламенные речи, бросающие вызов палачам… Сейчас же не могла избавиться от горькой мысли: так нелепо попасть в лапы к этим мерзким жандармам и даже не попытаться удрать…
Волох исчез в темноте, не успев развязать лямки парашюта, не успев сказать хоть слово на прощанье, — и все осталось неясным, смутным, к тому же эти недомолвки в самолете… Конечно, он не имел права задерживаться, и оба они знали об этом. Важнее всего был пакет! Ни за что на свете он не должен попасть в руки к врагам. Все это так, но — ни единого словечка! А что, собственно, она хотела услышать от него?