— Понятия не имею. Что вы имеете в виду?
— Дело в том, что истекает последний срок, который был мне предоставлен. Шефы вызывают к себе самым срочным образом. Хочу только еще раз изучить черты лица… Итак: вы знаете о военной операции, которая должна быть проведена в предгорьях Карпат? — Он внимательно посмотрел на арестованного. — И на этот раз не хотите отвечать? — И печально добавил: — В таком случае ничем не могу помочь. Абсолютно ничем!
В углу, где сидел Кранц, послышалась какая-то возня — немец сначала приподнялся со своего стула, постоял какое-то время, не разгибая поясницы, потом наконец выпрямился.
— Неужели вы все-таки хотели спасти меня? — робко спросил арестованный. — В самом деле? Это же большой риск… Вам жаль меня?
— Не торопитесь со своей иронией! — сказал Кыржэ. — Расстрелять никогда не поздно, будь вы Берку Маламуд или Тома Улму. Все равно погибнете… Да, мне жаль вас. Для меня арест человека — всего лишь уступка. Невозможность продолжать преследование правонарушителя, — стал объяснять эксперт. — Подрывные элементы нужны мне больше на свободе — очень интересуюсь психологическими экспериментами. Будучи вашим идейным противником, пытаюсь понять следующее: советская власть пришла в Бессарабию всего лишь в сороковом году, но успела за это время больше, чем мы за двадцать с лишним лет. Это больше всего бесит меня… В общем-то я не дубина… тоже есть свои моральные принципы, определенный жизненный кодекс… Только зачем я все это говорю? Чем лучше вы меня поймете, тем больше будете ненавидеть. И все же: я глубоко уважаю такого человека, как Тома Улму, и всегда готов…
— Я — тоже, только жаль… что как был, так и останусь Маламудом, — перебил арестованный. — Уважение ваше не по адресу. Мое место… в "салоне для ожидания", я хорошо это знаю.
Он не договорил — увидел, что вплотную к ним подошел Кранц. Немец не выказывал любопытства, как будто отлично знал, о чем ведется беседа. Никаких сомнений, никаких неожиданностей. Об этом говорила походка, выражение лица. Все разворачивалось по заранее известному, тщательно, до деталей разработанному сценарию…
Он показал Кыржэ свои внушительные карманные часы.
Незаметно кивнув — давая понять, что принял сигнал во внимание, — эксперт попросил немца оставить его наедине с арестованным. Тот вышел, однако вместо него в камере появился надзиратель.
— Вашу просьбу — относительно "салона" — можно выполнить без особого риска. Только чтобы ни один из обитателей ничего не узнал! Дай бог, чтобы всех их не расстреляли еще до рассвета! По-видимому, хотите облегчить им последние минуты?
Он ждал опровержения, хотя бы намека на него.
— Только не хотелось бы все же, чтоб вы разделили их участь… Еще раз повторяю: у Тома Улму есть определенные шансы… — Он весь напрягся, поймав на себе взгляд арестованного. — Не смотрите так, не смотрите — не делайте из меня великодушного человека. Я им не являюсь…
— Не приходится сомневаться, — заверил тот. — И поэтому хочу спросить: чем вам помочь, как облегчить ваше "тяжелое" положение? Только должен предупредить: за меня никто вам не предложит даже единого дня жизни.
— Видите ли, дорогой, я учел и это. Хотите уйти как можно скорее, чтобы прекратилось преследование Тома Улму? Допустим, это еще можно понять… Но почему вы должны желать смерти для Лилианы Дангэт-Ковальской, объявившей забастовку, отказывающейся от еды и питья? Только потому, что она ваша последовательница? Бедная девочка обожает вас… Сколько перестрадала из-за того, что, видите ли, когда-то будто бы познакомилась с вами, однажды гуляла где-то за городом… Якобы вы разделили с нею последний кусок хлеба, угощали помидорами, брынзой… Так, по крайней мере, рассказывала. И этого оказалось достаточным, чтоб вы попали в ловушку. Не смогла забыть вьющиеся волосы, кудрявую бородку. — Он снова внимательно посмотрел на арестованного. — Спору нет: встреча с нею многое бы объяснила… Как вы на это смотрите?
— Ради бога, — пожал плечами тот. — Только неудобно без галстука… Как бы не разочаровалась.
— Но я не настаиваю, потому что знаю: это только уронит меня в ее глазах. Я же этого не хочу, — проговорил Кыржэ с полнейшей, как можно было подумать, искренностью. — Вы все — растлители душ, вот кто, господа коммунисты! Даже девушка из аристократического семейства готова жертвовать жизнью ради вашего безумия… Преклоняться перед вами… Только не стоит переоценивать свои возможности — Европа здесь не кончается. Что же касается победы, то также неизвестно, когда она наступит и кто будет ее праздновать… Да, неизвестно!