Не удостоившись ответа, он удалился.
И вновь молчание. Порой у кого-либо устало валилась на грудь голова, человек закрывал глаза, охваченный дремотой. За окном становилось все более светло.
Василе Антонюк не смыкал глаз всю ночь — и в этот, как и в предыдущий арест, он показал себя бесстрашным, но и крайне осмотрительным парнем. Именно Василе первый заметил, что в "салоне" кроме них есть еще какой-то чужой человек, лежавший на цементном полу в дальнем, неосвещенном углу. Заключенный до того был закутан в тряпье, что даже не видно было его лица.
Все тотчас обступили несчастного.
— Кажется, дышит, — заметил "доброволец". — Наверно, вышвырнули из камеры пыток, чтоб дошел в другом месте. Известный прием — сигуранца не любит, когда говорят, будто кто-то умер от побоев.
— Дайте немного воды, хотя бы смочить губы, — проговорила Лилиана, принявшись осторожно, чтоб не причинить боли незнакомцу, снимать с его лица тряпье. — Господи, какой красивый должен быть — бакенбарды, усики… Все лицо в крови!
Склонился, желая рассмотреть человека в лицо, и Тудораке. Впрочем, он мало что увидел, разве что синяки и размазанную по лицу кровь. Где уж тут было говорить о красоте… Кельнер посоветовал оставить несчастного в покое, — возможно, так он скорее придет в себя.
Не успели еще отойти от незнакомца, как у двери снова показался Косой, все с той же папкой под мышкой. Не переступая порога, он прокричал:
— Господин… рецидивист, бывший в заключении по уголовной статье… э-э-э, Кику Илие! Обвиняется в убийстве… — Он поправил очки, однако читать до конца не стал. — Не мое дело разбираться во всех подробностях… Кто будет этот Кику?
Илие поднялся с полу, с достоинством проговорил:
— Я буду… "этот". Что еще вам нужно?
— Ничего. В отличие от других, ты обвиняешься еще и в саботаже, — ответил Косой, даже из простого любопытства не поднимая глаз на человека, с которым говорил. — Признаешь? Будучи бригадиром в военной пекарне, уничтожил большое количество хлеба с целью нарушить снабжение гарнизона…
— Ни в чем я не признаюсь. — И, поколебавшись мгновение, опустился на пол, улегся на правый бок.
— Не признаешься? А насчет агентов сигуранцы, проводивших арест? Пришло за тобою четверо, почему ж вернулись живыми только двое?
— Потому что в пистолете, — кратко объяснил Кику, — было всего две пули.
— Надо было поставить всех четверых в один ряд, — сохраняя на лице серьезную мину, проговорил Тудораке. — Тогда, возможно, вообще хватило бы одной.
— Ничего, этих двух, насколько известно, тоже…
— Отли-чно… Пойдем дальше. — Косой перевернул какие-то листки в папке. — Хобоцел Ту… Ту… — Он сам не был уверен в том, что правильно читает написанное.
— Тудораке, — громко поправил его Хобоцел. И шепотом, в сторону, добавил: — Один глаз — на нас, другой — на Кавказ…
— Признаешься, что пытался отравить господина Кыржэ во время исполнения служебных обязанностей?
— Как это: "пытался"? — испуганно проговорил Тудораке.
— Умер, умер! Вместе со своим Тома… Иначе не остался бы в живых я, — произнес Косой с некоторым удовлетворением, но и с испугом. — Сейчас не будем об этом говорить, осталось очень мало времени.
— Что он там гнусавит, а?
— О ком ты сказал, что умер? Тома? Какой еще Тома?
Никто не мог разобрать бормотания Косого, только один Илие понял, о чем тот говорил. Он резко принял руку с плеча Бабочки, словно бы по ней неожиданно пробежал электрический ток, и, поднявшись на ноги, пересел на другое место.
— Значит, признаешься… насчет господина эксперта. Очень хорошо. Тем самым и от меня отвел неприятность, иначе бы… Ну, так. — И снова принялся перекладывать листки. — Антонюк Василе… доброволец… Что они там нацарапали, ни черта не разберешь! За снабжение… взрыв… бензин…
На этот раз он почему-то захотел посмотреть на осужденного, но и тот, давно уже поднявшись на ноги и выпятив грудь, ожидал очереди схлестнуться с ним.
— Никаких добровольцев! — громко, чтобы слышали все, запротестовал он. — Что же касается снабжения, то не читай, слепой крот, шиворот-навыворот. Какое там снабжение, если цистерны взлетели на воздух!
— Это есть, есть! — ничуть не оскорбившись, подтвердил Косой. — Взлетели на воздух: есть! Так вот, чтоб не забыть: все те, кого я называл по имени, а также и другие… В общем, полный состав группы… должны расписаться, что ознакомились с приговором: смертная казнь через расстрел. Что приговор является окончательным и обжалованию не подлежит. — Закончив и намереваясь уходить, он стал складывать листки. — Точнее говоря, приговор может быть пересмотрен, но только в том случае, если госпожа Елена Болдуре, именуемая Илоной, соблаговолит сделать требуемое от нее заявление. В чем смысл этого заявления, госпоже Илоне известно.