Фока так и видел их, стоящих лицом к лицу, высоких, сильных, чем-то схожих между собой. Только пустой рукав младшего был засунут за пояс, а рука старшего покоилась в кармане.
Фока заскочил к Тубе, но ее не было в кабинете — пишущая машинка застыла на столике слева. Надо было сматываться, однако любопытство взяло верх, и Фока остался стоять за неплотно прикрытой дверью и даже стал заглядывать в щелку.
— Почему у секретарши заплаканные глаза? — услышал он голос Колоскова.
— У какой секретарши? А, ты о Тубе! — удивился Каймакан. — Что тебя, собственно, интересует?
— Я сказал.
Фока заметил, что Еуджен Георгиевич быстро вынул руку из кармана, но тут же сунул ее обратно.
— Мне некогда следить за глазами Тубы.
— Вам некогда, а ученики видят.
— Чего ты хочешь? Конкретно?
— Хочу, чтоб у нее были ясные глаза. Чтоб вы ее уважали.
— Вот и скажи ей, чтоб работала лучше, не суетилась.
— Знаете, когда теряешь в один год всех своих близких, трудно быть уравновешенным…
— Вот что, молодой человек: я тоже остался один на свете. Мои родители…
— Это другое дело. Все ее родные убиты фашистами. Поняли? Считайте ее жертвой войны!
Фока и сейчас, в темноте спальни, видел, как при этих словах вздрагивал в пустом рукаве обрубок руки Колосова.
— Ну ладно, ты потерял руку на фронте, но зачем теперь из Тубы делать сироту? — настаивал Каймакан.
— Я считаю ее сиротой. Прошу учесть!
Тут Фока отпрянул от двери, потому что Колосков круто повернулся и пошел к выходу…
В который раз теперь, ночью, Фока перебирал все это в памяти, пытаясь разобраться. Он чувствовал только, что в школе Сергей Колосков ему дороже всех. Но какая связь между пустым рукавом Сергея и Тубой?
«Пустой рукав… Сирота Туба…» — повторял он, пока не уснул. И снилось ему, наверное, что-то тревожное, военное, потому что он беспокойно ворочался во сне и стонал.
Спальня. Тьма вокруг. И внезапно при какой-то секундной вспышке видишь себя самого.
В одну из таких ночей увидел себя и Володя Пакурару.
Мать его, кухарка, отдала сына в услужение к зажиточному извозчику, чтоб пас лошадей по ночам, за одно лишь обещание посадить когда-нибудь малыша на высокие козлы фаэтона, вручить ему кнут. Потом Володя нанялся мыть посуду в ресторан-люкс, чтоб выучиться на официанта. Перекочевал к парикмахеру — стряхивать пыль со шляп клиентов, подметать помещение — и так и не дождался, чтоб ему доверили ножницы или бритву. Побывал мальчиком на побегушках в одном магазине, но ему не разрешили даже подойти к прилавку.
Он не находил своего дела…
К концу войны кухарка увязалась за своим богатым хозяином в Румынию. Мальчик оказался предоставленным самому себе. Он подрядился таскать туши мяса по лавочкам спекулянтов с патентами. Думал стать торговцем или, на худой конец, мясником. Все напрасно.
Он пересчитал горы обуви у холодных сапожников на базаре, замазывал трещины ваксой или кремом, но ни разу не взял в руки шило или смоляную нить дратвы…
Но однажды на него словно с неба свалилось счастье. Он, привыкший подбирать крошки с чужого стола, теперь получил за столом место. Его привели в ремесленное училище. Здесь он сможет достигнуть куда большего, чем извозчик, официант, парикмахер или даже продавец. Здесь он может стать специалистом с солидным заработком, с именем, рационализатором, а может быть и изобретателем.
Все зависит от Каймакана. Он пришелся по вкусу товарищу Каймакану. Работает хорошо, учится хорошо. Но этого мало. Нужно сделать еще что-то… Что-то важное. Он знает, чего ждет от него Каймакан…
Володя вскочил с постели. Быстро оделся в темноте и бесшумно вышел во двор.
Спальня. Койки ребят.
Кирика Рошкулец держится в стороне от всех, часто ходит задумчивый, словно кроме того, что на виду, у него есть еще тайная, своя жизнь. Ночь часто застает его с открытыми глазами.
Кто знает, что тяготит сироту, что гонит от него сон? Насмешки ребят — над его близорукостью или мастера — над его неуклюжей работой? Может быть, не дает ему покоя мысль о смерти отца? Или грустит по матери, которая бросила его еще ребенком? Или боится, что его отчислят из училища?
Нет, Кирика думает о Софии Василиу, видит ее. Одну, без Каймакана, без ребят. Только тогда он чувствует ее ласковую, материнскую доброту. Он смотрит на нее, говорит с ней. Откуда только берутся слова? Самые красивые. Неожиданные. Ему кажется, она все понимает, слушает его молча, соглашается с ним, потом обхватывает руками его голову, прижимает к своей груди. И это блаженно убаюкивает его.