— Он говорил, что ему надо… Он дал комсомольское слово… Не знаю… — заикался Котеля, будто уличенный во лжи. — Он говорил, что ему нужна формула, — брякнул он вдруг. — Училище срочно ждет изобретения. И он в лепешку разобьется, а добудет…
— Пусть лучше играет в прятки, в бирюльки пусть играет, цыпленок! — бросил мастер через плечо, нервно покачивая головой. — Если он за эти годы научится держать в руках молоток и напильник — и то спасибо! Я знаю, кому нужно это «срочно»!
Топораш тяжело дышал.
— А вы, остальные, — обратился он к кому-то невидимому рядом с Котелей, — не лезьте мне в душу. Зря стараетесь. Сначала хлебните лиха, жизнь себе отравите, как я, узнайте, как достаются эти самые изобретения…
Котеля улыбнулся какой-то своей мысли:
— Значит, у него ничего не выйдет? Эге, где ему раскусить изобретение! Правда?
Этот маленький плут, видно, знал, как подзадорить городского, и не сдавался:
— Мне кажется, товарищ мастер, что Пакурару совсем не понял, что вы делаете. Ему невдомек, что это просто что-то вроде пилы, чтоб камень резать.
Мастер резко захлопнул папку.
— А тебе кто сказал, что это пила?
— Мне никто ничего не говорил, — Котеля осмелел, — я сам видел. Та пила на стенке, зачем она висела, согнутая кругом? Для того, чтоб крутиться. А «волчий клык» — чтоб резать камень! Резать котелец механическим путем, чтобы скорее закончить строительство! Правда?
— Ты сказал — «волчий клык»… М-да… да, «волчий клык»…
Еле видный силуэт мастера опустился вниз и исчез в темноте. Последние слова прозвучали как-то странно, как вздох.
«Уж не упал ли он? Что с ним?» — забеспокоился Ионика.
Мальчик приблизился с фонариком в руке. Нет, ничего не случилось. Старый мастер просто сел на наковальню, чтоб отдохнуть.
— Как ты говоришь, пила должна вертеться, а «волчий клык» — разгрызать камень? — взволнованно спросил мастер.
— Да, моторчиком нужно крутить… Но не знаю…
Топораш глубоко вздохнул.
— Крутить… — повторил он и умолк. Видно было, что эту проблему он еще не решил.
Котеля глядел на вздутую жилу на его шее, на вечно слезящиеся глаза, на ботинки, такие сухие и сморщенные, словно он никогда не разувался.
— Товарищ мастер, почему вы ночуете здесь? — ни с того ни с сего смущенно спросил Ионика, глядя на чердак.
Топораш ничего не ответил, углубленный в свои мысли.
— Вы не думайте, что нас кто-то послал, как вы говорили, чтобы мы шпионили за вами во время работы, — продолжал он. — Мы сами подошли к вам…
— А ты что искал здесь?
— Я боюсь, чтоб вам не дали выговор или не уволили… Инженер страшно рассердился, что вы тайком изобретаете что-то. — Мальчик с сомнением посмотрел на старика, на папку в его руках и покачал головой. — Скрытно… И я не знаю…
— Чего ты не знаешь? — не вытерпел мастер.
— У меня свой интерес, — медленно сказал, словно взвешивая что-то, Котеля. — Есть у нас в Котлоне скалистое место. На нем растет кое-где травка, но что от нее за польза? Цветы там не приживаются, и домов из этого камня не сделать. Вот скоро я кончу учиться. Вернусь в село. Может быть, если буду мастером первого класса… Но камень твердый, как кремень, никакая кирка не берет его…
— Поди сюда, паренек, садись, есть место на наковальне, — сказал мастер, словно очнувшись, — И погаси фонарик, так видней будет.
Котеля выключил фонарик.
В самом деле уже рассветало. Окна посветлели. Из тьмы выступили верстаки, тиски, шкафчик за легкой занавеской.
— Значит, и у тебя свой интерес? — задумчиво переспросил Топораш.
— И очень большой, — твердо добавил Котеля. — Да. насчет машин…
Мастер с трудом поднялся.
— Так! А теперь мотай отсюда. Беги в спальню, скоро побудка.
Топораш опять стал отчужденным и суровым. Вернулись прежняя горечь и отвращение ко всему окружающему.
— Убирайся отсюда!
Возвращаясь, Котеля еще раз увидел Цурцуряну. Теперь Ионика не стал обходить его. Котелю так и подмывало поговорить с кем-нибудь, у него было легко на сердце, очень хотелось, чтоб Цурцуряну окликнул его. Но Цурцуряну рассеянно шагал по зеленой тропинке вдоль забора, упорно разглядывал свои мокрые от росы сапоги, будто нарочно прятал глаза.
Чего это он бродит, почему не спит по ночам?
Наш Митя Цурцуряну, или Цурцуре[5], жулик с пеленок, как говорили кумушки, раньше был отъявленным щеголем, носил шляпу, стоячий воротничок и лаковые туфли. Когда, случалось, Цурцуряну несколько месяцев не появлялся, слободские всезнайки объясняли, что он мотается по заграницам, кутит с заморскими красотками и потрошит самые крупные банки. А видавшие виды скептики скупо давали понять, что Цурцуряну просто «прохлаждается» за решеткой.