Но коммунисты не признавали таких, как Цурцуряну. Дескать, им, политическим заключенным, сражающимся за идею, с ворами и убийцами не по дороге.
Цурцуряну задался целью завоевать расположение Петрики Рошкульца. К тому же он, по слухам, доводился ему дальним родичем со стороны матери. Цурцуряну глубоко задела неподатливость Рошкульца, этого заморыша. Приземистый, с большой головой, Петрика ходил вперевалку, как утка, кося своими вытаращенными глазами, и только руки у него были мускулистые, крепкие. Цурцуряну не мог смириться, что Петрика его не признает, даже вроде бы презирает.
При первом же удобном случае Цурцуряну пошел к нему, как заказчик, чтоб Лупоглазый сделал несколько специальных инструментов. Конечно, он не сказал, для чего именно нужны ему эти штучки.
Петрика выполнил работу, и Цурцуряну уплатил ему с лихвой, как и не снилось этому заморышу.
— На, Лупоглазый, — сказал он, выкладывая на стол деньги. — Помни: нет другого Цурцуряну во всей слободке!
Позже, чтоб окончательно завоевать его. Цурцуряну дал ему ерундовый заказ — несколько отмычек, которые вообще-то мог сделать и сам.
Поняв, о чем идет речь, на сей раз Петрика засунул руки в карманы, повернулся к нему спиной.
— Эй ты! — закричал Цурцуряну. — Я отвалю тебе сполна! — Он вынул из кармана целую пригоршню монет и потряс у него над ухом. — Хватай, Лупоглазый, тепленькие! Наешься до отвала. А то на тебе один только козырек и держится! — Он дружески захохотал, натянув ему кепку на самые глаза.
— Мы не продаемся, — бросил ему Рошкулец, глядя на него снизу вверх, и указал на дверь.
Цурцуряну страшно оскорбился. Досада душила его.
«Заморыш… Возьми двумя пальчиками за горло — и целуй, мамаша, холодный труп».
Но этот упрямый и нелепый человек нужен был ему живым. Ведь признание этого большевика еще больше возвысит самого Цурцуряну в глазах людей. У его ног была вся окраина с потаенными квартирами, девками, маклерами и сводниками, для него открыты были все двери заведения Майера, — но ему нужен был Петрика Лупоглазый.
Вскоре подвернулся другой случай встретиться с ним.
При столкновении безработных с полицией Рошкулец вместе с несколькими товарищами был пойман, жестоко избит и посажен в каталажку.
Вся окраина говорила об этом. Когда Цурцуряну услыхал, что Петрику освободили до суда, он сел в фаэтон и поехал к нему.
Цурцуряну с порога увидел Петрику. Он возился с мальчиком лет восьми и девочкой лет четырех-пяти. Дети ссорились из-за большой головки осенней редьки. Отец забрал редьку и решил спор мирным путем, быстро и ловко очистил редьку от кожуры и разрезал пополам. Одну половинку положил на полочку, а вторую нарезал на белые, как снег, дольки, посолил, растер, уложил красиво на ломтики хлеба и разделил между детьми, которые тут же стали их уплетать.
— Ну вот вам и бутерброды, как у барчуков. Чего еще вам? Глядите, какая славная редька! Пролетарское сало! — рассмеялся Лупоглазый, приглашая Цурцуряну в дом. Он тщательно вытер руки и глядел на гостя спокойно и доверчиво, как на жующих редьку ребятишек. Пожал ему руку и предложил сесть.
Цурцуряну продолжал стоять. Высокий, стройный, маленькая голова, вьющиеся на висках волосы. Шляпа, воротничок, галстук…
— Они проголодались, как щенята, — сказал, словно извиняясь, Рошкулец. — Меня не было всего несколько дней — и вот, пожалуйста, они и растерялись. Хотя я оставил дома здоровенного мужчину, которому целых семь лет… Отсутствовал несколько дней — и пожалуйста… — Рошкулец сразу погрустнел. — Они хотят, чтобы я всегда был дома… Они-то хотят, а господа из сигуранцы…
Цурцуряну осмотрел нищенскую на вид комнату.
— Петрика, я бы тебе мог дать работенку… — решился он наконец.
Рошкулец помрачнел. Он крикнул ребятам, чтоб они пошли погулять, подышать свежим воздухом, отвел их за руки до дверей и вернулся.
— Какую же работу ты хочешь мне дать? — вызывающе спросил он.
— Ну-ну, полегче, браток! Ладно, никакой такой работы, и пусть будет мир между нами! Сдаюсь, — отступил Цурцуряну. — Я ведь помочь тебе хочу, ты теперь безработный. Чем черт не шутит — когда-нибудь и я пойду за твоими большевиками. Ну, что скажешь, Петрика? Сделай из меня большевика, а то мне жизнь надоела. Чертовски надоела! Что тебе стоит!