На самом деле, Бен Микелсон ненавидел всех молодых людей без разбора, по той причине, что они были молоды, а он нет. Иногда он ненавидел молодых людей так сильно, что получал буйные видения о них, видения, от которых его трясло как в лихорадке. Именно в данный момент ему явилось яростное видение, в котором молодого Джейка пережевывали семь или восемь тощих голодных свиней. Было много тощих голодных свиней, свободно рыскающих в пределах города Остин, слишком много. Это было нарушением декрета, но тощие, полудикие свиньи не знали, что против них был издан декрет. Они продолжали свободно передвигаться, представляя собой опасность для населения. Если бы шесть или семь диких свиней загнали в угол Джейка, они быстро бы объели его до нужного размера. Тогда госпожа не так бы хотела заполучить его между своих ног, если бы он хорошо был изжеван несколькими голодными свиньями.
Старина Бен яростно ревновал к мадам и страстно желал ее. Однажды, много лет назад, томимая беспокойным желанием Айнес Скалл стащила брюки с Бена в чулане и отдалась ему на том же месте без всякого промедления.
— Ты отвратительное старое чучело, Бен, — сказала она ему после того, как их краткое действо завершилось. — Терпеть не могу мужчин со старческими пятнами, а они у тебя есть.
Бен Микелсон был немного смущен. Их объятия, хотя и краткие, были достаточно бурными, чтобы сорвать почти всю одежду, которая висела в чулане. Он полагал, что заслужил похвалы, но все, что он получил, было замечание о его пигментных пятнах.
— Я думаю, что это от климата, мадам, — сказал он Айнес Скалл, застегивающей свой корсаж. — У меня никогда не было пятен, пока мы жили в Бостоне.
— Это не климат, это виски, — ответила мадам Скалл, после чего ушла и никогда больше не прикасалась к Бену Микелсону.
Многие дни и недели он задерживался в чулане, надеясь, что мадам Скалл снова придет в период обострения похоти, такой похоти, что она даже не обратит внимания на пигментные пятна. Но то, что произошло в этом чулане на фоне женской обуви и упавших платьев, никогда больше не повторилось. Прошли годы, и Бен Микелсон испытывал горечь. Джейк Спун, которому еще не было восемнадцати, со своими ямочками и локонами, детской припухлостью на щеках, не имел, вероятно, пигментных пятен, и одного этого было достаточно, чтобы Бен Микелсон ненавидел его.
Джейк, стоя у подножия лестницы, посмотрел на Фелицию, но Фелиция не ответила на его взгляд. Ему показалось, что он видел слезы на ее щеках, хотя он допускал, что ей все еще больно от побоев.
Фелиция отвернулась и взяла свою метлу, чтобы старый Бен не увидел ее слез. Старый Бен наблюдал и посторонился. Он всегда тыкал в нее своими тощими пальцами. Но угроза его пальцев не вызывает слезы. Она плакала, потому что знала, что будет держать себя в руках, не позволяя себе испытать чувства к любым парням, которые приходят в дом. Миссис сама хотела всех парней.
Джейк был добр к Фелиции, помогая ей носить воду и выполняя маленькие ее поручения, когда мог. У нее появилось желание встретиться с ним позади коптильни, но теперь такая возможность была утеряна. Когда Джейк вернется вниз по лестнице, он станет совсем другим. От него будет чувствоваться запах миссис. Он больше не будет желанным для нее, помогать ей носить воду или кормить кур.
Когда Фелиция подметала, она чувствовала, что старой Бен следит за ней, приближаясь все ближе, намереваясь ущипнуть или схватить ее. На нее внезапно накатил приступ ярости. Она не собиралась позволять этого, не сегодня утром, когда ее новое чувство к Джейку только что раздавили.
— Пошел прочь, старый опоссум! — прошипела Фелиция, кружась вокруг дворецкого. Ярость на ее лице заставила старого Бена вздрогнуть, он повернулся на каблуках и отправился полировать дверные ручки. Тяжелая жизнь, думал он, если дворецкий даже не может прикоснуться к дерзкой квартеронке.
Когда Джейк подошел к спальне мадам Скалл, он чувствовал глубокое опасение, такой глубокий страх, что у него начали дрожать колени. В то же время он сильно волновался, больше, чем тогда, когда он сумел сорвать поцелуй у Фелиции. Это было немного похоже на то, что он чувствовал, когда они с Гасом Маккреем посетили одну из шлюх в палатках у реки, удовольствие, которое он позволил себе всего два раза.
Но сейчас он волновался гораздо сильнее. Мадам Скалл не проститутка, она великая леди. Особняк Скалла, безусловно, был утонченней, чем губернаторский дом. Джейк сознавал, что его штаны были рваными, а рубашка изношена. К своему ужасу он увидел, посмотрев на пол, что забыл вытереть ноги: он выпачкал ковер на верхней площадке лестницы. Теперь на превосходной ковровой дорожке мадам Скалл была грязь.
Затем он заметил Айнес Скалл, наблюдавшую за ним из двери спальни. У нее было такое же покрасневшее от солнца лицо, как и тогда, когда она засунула руку в его штаны.
— Мэм, сожалею, я натаскал грязи, — сказал он. — Я возьму веник и уберу ее.
— Нет, оставь грязь, не убегай от меня снова, — ответила мадам Скалл.
Затем она улыбнулась ему. Она была одета в своеобразное платье, но оно соскользнуло с одного плеча.
— «Заходите в мой кабинет», сказал паук мухе, — произнесла Айнес, думая о том, как хорошо, что Айнишу пришлось оставить ее ради преследования индейцев. Команчи, может быть, и причиняли неудобства для оборванных поселенцев, но они были благом для нее, поскольку объятия мужа ей давно опостылели. Остин был унылым, пыльным городом, без высшего света и достаточных развлечений, но не было никаких сомнений, что Техас производит обилие прекрасных, крепких молодых ребят. Их едва ли можно было облагородить, этих пограничных юношей, но теперь она и не стремится к изысканности. Она хотела только прекрасных крепких юношей, с локонами и телячьей силой, как тот, который стоял перед ней в настоящее время. Она подошла к Джейку — он смотрел на грязь на ее лестнице — и занялась тем, что ранее было отложено, быстро расстегнув его штаны, уверенная, что в течение недели или менее она сможет излечить его от смущения в вопросах, касающихся плотских дел.
— Давай снова посмотрим на этот маленький шип — сказала она. — Ты едва позволил мне прикоснуться к нему на днях.
Джейк был так потрясен, что не мог найти слов для ответа.
— «Шип» — так мой хороший немецкий мальчик назвал это, — сказала Айнес. — Мой Юрген гордился своим шипом, и твоему нечего стыдиться, Джеки.
Она повела Джейка по длинному коридору, с интересом глядя на то, что выпало из штанов. Его штаны соскользнули вниз вокруг его ног, что означало, что он не мог делать слишком длинные шаги. Мадам Скалл вела его за руку.
— Я надеялась, что еще буду владеть моим Юргеном и его шипом, если бы Айниш не повесил его — сказала мадам Скалл небрежно.
В тот момент, надеясь, что он не ослышался, Джейк остановился. Все, что он мог видеть — это петлю для повешения, и самого себя на виселице, а парни стоят где-то под ним и смотрят, как он качается.
— О, мой дорогой, я напугала тебя — сказала Айнес с быстрым смехом. — Айниш повесил моего Юргена не за это! Он не стал бы вешать прекрасного немецкого мальчика только за то, что мы с ним немного поразвлеклись.
— За что же он его тогда повесил? — спросил Джейк, не убежденный этими словами.
— О, глупый мальчишка украл лошадь, — сказала мадам Скалл. — Я не знаю, зачем ему нужна лошадь. Он был лучше лошади в некоторых отношениях. Я была сильно подавлена в то время. Мне казалось, что мой Юрген предпочел меня лошади. Но, конечно же, Айниш поймал его, привел прямо к ближайшему дереву и повесил.
Джейк не хотел быть повешенным, но также и не хотел оставить мадам Скалл.
Во всяком случае, со штанами вокруг щиколоток он едва мог ходить, а тем более работать.
Они находились рядом с большим комнатным чуланом, где хранились верхняя одежда и обувь. Джейк заметил веснушки у мадам Скалл на плечах и груди, но у него не было времени обращать внимание на многое другое, потому что она вдруг дернула его в чулан. Ее движение было настолько внезапным, что он потерял равновесие и упал в глубокий чулан. Он лежал на спине, посреди туфель и сапог, под пальто, висящими прямо над ним. Джейк подумал, что он сошел с ума, оказавшись в такой ситуации.